– Я служу ему, – Хэ Лань помедлил, распутывая очередной узел в волосах. – Он заботится обо мне. Когда я попал в поместье, был не лучше бродячей собаки: растерянный, голодный, одинокий. Господин был со мной нежен и терпелив. Не думайте, что он вам враг. У него непростой нрав, это правда… Но раньше он не совершал ничего подобного. То есть не стал бы пробовать человеческую плоть из любопытства. Я бы сказал, главный его недостаток в том, что он слишком много пьет.
«А ведь он уже говорил мне о своем покровителе, – припомнил Сун Цзиюй. – Правда, в куда менее лестных выражениях.
Все – притворство».
– Значит, по-твоему, он возражать не будет. А ты сам уверен? Действительно хочешь помочь мне найти убийц? Или тебе лишь неприятно чувствовать себя виноватым? Имей в виду, я простил тебя.
– Я действительно хочу помочь. – Его рука коснулась щеки и замерла. – Но если вы сердитесь на меня и моего господина, если презираете этого жалкого яогуая… Не лучше ли мне устраниться и не мешать?
Сун Цзиюй обернулся и поймал его взгляд:
– Да, я сержусь на Ху Мэнцзы. Тебя презирать мне не за что. Однако меня беспокоит, не погубишь ли ты еще кого в управе.
Щеки Хэ Ланя вспыхнули, он убрал руки, спрятал их за спину.
– Я никого и не собирался губить! Поэтому и выбирал здоровых, крепких людей. Вы просто… Слишком нравились мне. Я запутался и совершил ошибку.
Сун Цзиюй вздохнул, устыдившись. Зачем обидел?..
Он не кривил душой. То мимолетное чувство между ними было не из тех, о которых пишут в стихах, и названия ему он не взялся бы подобрать. Но смерть украла нежность и тепло. Нет больше магистрата и юного помощника лекаря. Есть неупокоенный призрак и голодный демон.
Что ж, так даже лучше. Честнее. Пусть два нечистых создания узнают друг друга по-настоящему.
Он потянулся к Хэ Ланю и ласково потрепал по щеке.
– Прости меня. Я не в себе сейчас.
Хэ Лань помедлил, но все же коснулся его руки.
– Вам я больше не смогу навредить, так что, если желаете, я могу вас утешить. Промять вам плечи… Притвориться, что все как раньше.
– Не похоже, чтобы тебе этого хотелось, – Сун Цзиюй покачал головой.
Хэ Лань облизнул губы и отодвинулся, смущенный.
– Я… не знаю, – он опустился на колени, поклонился, то ли из вежливости, то ли чтоб скрыть лицо. – Магистрат Сун, этот недостойный демон бесконечно уважает вас за честность и доброту, и ваша красота, ваша стать никуда не исчезли, но… вы больше не живой. Пить ци демонов и мертвецов, это…
– Да уж, вряд ли это полезно, – хмыкнул Сун Цзиюй. Слова Хэ Ланя уязвили его – но как-то вскользь, словно все это уже не имело значения.
Может быть, он утрачивает чувства и вскоре душой тоже сделается холоден, как мертвец?..
Он поднялся и взял полотенце.
– Я просто хочу, чтобы ты помог мне завершить дела в этом мире.
Хэ Лань поклонился снова.
– Я к вашим услугам, господин, – он развернулся и быстро зашагал к выходу, но у самой двери остановился.
– Чангуи могут вселяться в свежие трупы. Может быть, вам пригодится, – тихо произнес он и вышел.
Сун Цзиюй беззвучно застонал от омерзения. Вот такая у тебя теперь участь – прислуживать мерзавцу-оборотню да влезать в неупокоенные тела.
Впрочем, заслужил.
Ему отвели не комнату – целый павильон, заставленный расписными ширмами, вазами и резными сундуками, однако Сун Цзиюя вся эта красота не волновала: он завалился в постель, отчаянно мечтая проснуться утром и увидеть, что все это было ночным кошмаром.
Ему снилось, что Белый посланник заарканил его крюком и тащит куда-то вниз, в тяжелую жаркую тьму. Тело немеет, дышать все труднее…
– Нет! – крикнул он изо всех сил – и проснулся.
Бамбуковые шторы были опущены, в полутьме слышалось сопение и похрапывание. Что-то душно-шерстяное упиралось в лицо, на плечи и ноги словно камней навалили.
Сун Цзиюй наощупь схватил лежащий на груди шерстяной ком, почувствовал под пальцами твердые косточки. Ком завозился, заскулил, оцарапав кожу коготками, и свернулся снова. Лисенок.
Он скосил глаза к левому плечу и увидел черную голову с аккуратным пробором. Кукольный юноша-слуга спал, обняв его поперек живота, закинув ногу ему на бедро.
Чем ни шевельни, везде либо душная шерсть, либо шершавый нос, либо человеческий мягкий бок.
«Не приснилось, – в отчаянии подумал Сун Цзиюй. – Я и правда умер».
Прикрыв глаза, он перебрал события вчерашнего дня и безрадостно усмехнулся. Погладил лисенка по голове, по мягкой спинке. Так странно, все ощущения на месте: тепло, гладкость шерсти, тяжесть, запахи… Здесь, в поместье, он спокойно может открывать двери и брать вещи. Может пить и есть, хоть и не хочется…
Он потормошил спящего на нем юношу:
– Эй, проснись.
– М-м? – сонно отозвался тот. – Чего старший братец… желает?
– Вставайте, – Сун Цзиюй сел, поймав скатившегося с груди крошку-лисенка в ладони. – Найдите мне меч.
Лисенок так и не проснулся: упал на спинку, раскинув лапы, и продолжил сопеть. Его старший брат, или в каком они тут все были родстве, надавил лапами на морду, с усилием возвращая ей вид человеческого лица, зевнул, потряс кистями, чтоб лапы превратились в руки.
– Зачем тебе меч, братец чангуй?