Служебный роман

Калугина распахнула дверь и действительно увидела полотеров, который перебрались из кабинета Самохвалова в ее кабинет и усердно драили пол. Калугина закрыла дверь.

— Почему полотеры натирают полы в наше рабочее время? Я пока буду в зале. Неужели нельзя это делать утром или вечером?

— Нет, нельзя, — сказала Верочка. — У полотеров рабочий день, как у нас, с девяти до шести.

Калугина развела руками и устремилась в зал, где завершали свою беседу Самохвалов и Шура.

— Мой кабинет занят полотерами, — объяснила Калугина Самохвалову, войдя в зал заседаний.

— Значит, мой освободился, — сообразил Самохвалов и покинул зал.

Людмила Прокофьевна привычно заняла место в президиуме и углубилась в изучение почты. Однако Шура не ушла и, спрятав письма Рыжовой за спину, выжидающе стояла около Калугиной.

Людмила Прокофьевна подняла глаза:

— Что, Шура? У вас ко мне дело?

— У нас ЧП! — трагически заявила Шура. — Рыжова без памяти втрескалась в Самохвалова и осаждает его любовными письмами!

— Откуда вы это знаете? — нахмурилась Калугина.

— Вот их сколько! — не выдержала Шура, вынув руку из-за спины и как бы взвешивая на ней письма.

— Как они оказались у вас? — сердито спросила Людмила Прокофьевна.

— Юрий Григорьевич передал их мне и попросил, чтобы общественность вмешалась и защитила его!

— И, значит, теперь на очередном заседании месткома, — с трудом сдерживалась Калугина, — после распределения путевок, в разделе «Разное» вы поставите вопрос о безнравственном поведении Рыжовой?

— Мы получили сигнал и должны отреагировать. Вы войдите в положение Юрия Григорьевича. Каждый день на него сыплются эти письма. А весь коллектив, — Шура показала на пустой зал, — знает и смеется!

Калугина протянула руку за письмами:

— Дайте их мне, пожалуйста!

— Рыжова сама виновата. Держала бы чувства при себе! — отдавая письма, начала оправдываться Шура.

— Если мне не изменяет память, вы, Шура, числитесь в бухгалтерии! — строго сказала Калугина.

— Кажется, да. — Шура пыталась вспомнить, где же она числится.

— Я думаю, будет полезнее, если вы иногда, — чеканя слова, жестко произнесла Калугина, — в порядке исключения, будете заниматься не только общественными делами, но и вашими прямыми обязанностями!

Людмила Прокофьевна решительно вошла в приемную:

— Вера, Юрий Григорьевич у себя?

— Да. От вас полотеры тоже ушли.

Но Калугина не слушала. Она распахнула дверь кабинета своего заместителя и приказала секретарше:

— Вера, никого к нам не впускайте!

И решительно закрыла за собой дверь.

В приемную заглянула Шура и прошептала Верочке:

— Самохвалов отдал мне письма, чтобы мы разобрали их на месткоме.

— Вот гад! — искренне возмутилась секретарша.

— А меня ссылают в бухгалтерию! — печально сообщила Шура.

В кабинете Самохвалов встал со своего кресла и недоуменно посмотрел на взбешенную начальницу.

— Ко мне попали письма, которые вы, Юрий Григорьевич, передали в местком. Хочу вас огорчить. У меня иная точка зрения, нежели у вас. Убеждена, что подобные дела должны решаться без привлечения общественности.

— Вам, Людмила Прокофьевна, легко говорить! — Самохвалов держался с достоинством. — Я пытался образумить Рыжову, уговаривал, просил, между нами ведь ничего нет и быть не может.

— Надо было иметь терпение, такт. А обнародовать письма — жестоко! — выговаривала Людмила Прокофьевна.

— Но я не нашел другого выхода. В конце концов, меня тоже можно понять, — оправдывался Самохвалов.

— Извините, Юрий Григорьевич, но вы совершили низкий поступок! Не могу настаивать, но на вашем месте я бы забрала письма и никому их не показывала, ни одному человеку!

Самохвалов прошелся по кабинету, как бы собираясь с мыслями…

А в это время по залу, заполненному сослуживцами, шла Ольга Петровна, тяжело нагруженная двумя авоськами с продовольствием. Мимо ее лица проплывали люльки подвесной дороги, заполненные бумагами. Она шла сквозь перешептывания и смешки, сквозь сплетни и переглядки, даже и не подозревая, что все эти косые взгляды, ухмылки и подмигивания относятся к ней. Сослуживцы вставали с мест, смотрели на Ольгу Петровну, подмигивали, гоготали, показывали на нее пальцами. Всем было весело и интересно. В скучные трудовые будни ворвалась пикантная сенсация. Погруженная в свои мысли, шла по залу Ольга Петровна.

Не успела она поставить авоськи на пол, как между ее столом и столом Новосельцева возникла Верочка. Секретарша старалась держаться бодро, но было видно, что ее мучает совесть.

— Хватит трудиться. Покурим? Самохвалов снабжает меня роскошными сигаретами!

— Спасибо, я не курю! — отказался Анатолий Ефремович.

— А я иногда балуюсь. — Ольга Петровна взяла сигарету, Верочка тотчас поднесла ей спичку. Она не знала, как приступить к разговору.

— Знаете, Новосельцев, ей легче было обращаться именно к нему, — нас, секретарш, начальство обычно не замечает. К нам настолько привыкают, что при нас они остаются сами собой.

— К чему эта исповедь? — недоброжелательно спросил Новосельцев.

Верочка сразу дала отпор:

— Вы не волнуйтесь, я не о Калугиной! Я о вашем институтском товарище.

Теперь насторожилась Ольга Петровна.