Служили два товарища...

— А помнишь, как она говорила: «Нет, ничего, ничего больше не хочу, ни конфет, ни чаю. Хочу, чтоб ты поцеловал мне руку».

Я этого не помнил.

Из кондитерской мы шли в книжный магазин. Отец смотрел книги по лесному делу, а мне в это время предлагались книжки с картинками, из которых я уже вырастал.

Одна книга заинтересовала меня. На ее обложке был нарисован высокий человек в узеньких клетчатых брюках и фуражке моряка. Он стоял на ледяном торосе и держал в руках подзорную трубу. На книжке было написано: «Путешествия и приключения капитана Гаттераса».

Отец купил эту книгу и сделал меня на многие месяцы счастливым. Книги уходили и приходили, но эта — навсегда осталась со мной.

Думаю, многие мальчики в то время читали о путешествии капитана Гаттераса. Есть любимые книги поколений, и мне кажется, что книга о капитане Гаттерасе принадлежит к ним.

Я читал в теплой комнате о Северном океане и думал о маленьком бриге, шедшем с великим упорством среди льдов на север. Полюс еще не был открыт. Он еще представлял тайну не только для мальчиков всего мира, но и для сильных, мужественных людей, для северных капитанов и первых летчиков.

Я читал о путешествии Гаттераса, и мне становилось холодно, когда мерзли мои герои, и, так как они всегда мерзли, мне всегда было холодно. Феня справлялась, уж не заболел ли я. Но я не был болен. Айсберги в лунной синеве и серебристом тумане проплывали за моим окном.

Я плыл на бриге «Форвард» с веселым доктором Клаубони, с Джемсом Уэллом, с Симпсоном, шел с собаками по льдам. Мне было холодно, я мерз, но полюбил моряков, и даже холод был для меня теперь не страшен. Я решил вести себя как моряки с брига «Форвард» и потребовал от Фени снега. Снега она не принесла. Тогда я утром тихонько спустился во двор, снял пальто и рубашку и стал натираться снегом. Собрались дворовые ребята. Я натирал себя снегом, пока не стал совсем синим. На другой день я лежал в постели счастливый и плыл на север.

Пришел старый доктор, друг отца, веселый бородатый человек.

— Ну-с, знаменитый разбойник, — сказал он и сунул ложечку мне в рот, — посмотрим, что у тебя в горле.

Феня тут же стояла с лампой и светила доктору.

— Обычная ангинка, — сказал он, — пустячки на постном масле. Будешь принимать микстуру, полежишь в постели, и все как рукой снимет.

Я выполнил предписание, все как рукой сняло, но, увы, я понял, что не очень подхожу для плаванья в северных широтах.

Феня, узнавшая на другой день по дворовой почте о моих подвигах, с презреньем посмотрела на меня и сказала:

— Был бы ты мой сын, я бы дала тебе лекарство — ты бы у меня зараз выздоровел!

Я не хотел спорить с Феней. Я лежал в постели и шел по следу капитана Гаттераса.

Но когда я добрался до конца книги, мною овладело отчаяние. Почему же капитан не дошел? Мне казалось, что вера Гаттераса должна была привести к открытию тайны северных морей. Но полюс еще не был открыт, как сказал мне отец, и усилия капитана оказались еще одним прекрасным человеческим усилием. И потом, когда я впервые услышал об открытии Северного полюса, сразу же вспомнился капитан маленького брига «Форвард», погибшего во льдах.

Последние страницы книги были грустными. Уже взрослым, перечитывая ее, я обратил внимание на то, что у дома для душевнобольных капитан, сопутствуемый своей верной собакой, всегда гулял по одной и той же аллее с юга на север. Даже потеряв ясность мысли и душевный покой, капитан подчинялся влечению всей своей жизни.

Он шел на север!

И я понял, почему Жюль Верн не мог подарить читателям благополучный конец. Жюль Верн не решался открыть Северный полюс, еще не открытый человечеством.

Каток

Пушистые теплые снега заносили наш двор, и дом, и бульвар с облетевшими каштанами, снега второй военной зимы.

У нас, на смену каштановой, пришла война в снежки. Весь двор увлекался ею. Но никто не хотел быть немцем в снежковой войне, и эта тяжелая обязанность выпадала по жребию.

Далеко в княжестве Польском, у Мазурских болот, в Галиции, тянулся Восточный фронт мировой войны. К нам долетел оттуда слух о наших богатырях-казаках и знаменитом Крючкове, который одним махом побивал семерых, и о том, что нашим бравым артиллеристам не хватает снарядов, а пехотинцам винтовок. Мы это понимали, потому что если не запасены снежки — трудно вести успешную войну.

Возле дворницкой у нас был небольшой клуб. В одном углу двора не счищали снег, и когда он подмерзал после первой зимней оттепели, открывался каток, где катались кто на чем — на коньках и на самоделках. Там не было ни музыки, ни фонариков, как на настоящем катке. И все же это был превосходный каток. Колька Боженко отдавал мне один свой конек, и так мы стали с ним друзьями.

Но отец, однажды вынырнув из лесных чащ, привез мне мечту мальчишек — новенькие коньки «снегурочка».

— Тоже мне баловство! Переломает хлопчик руки и ноги, — мрачно утверждала Феня.