Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Для Тэффи 1952 год стал годом двойного юбилея: 50-й годовщины начала ее литературной деятельности и ее 80-летия. На самом деле первая круглая дата выпадала на 1951 год, но из-за рекламы декабрьского бенефиса, созданной Седых, известие об этом широко распространилось только в начале 1952 года и вызвало отрадный для болеющей писательницы поток выражений любви и признательности. Поздравления приходили со всех концов света, «от совсем неизвестных лиц и даже организаций», как Тэффи сообщала Седых 21 апреля. Среди мелких подарков была пара чулок, за которую ей пришлось так дорого заплатить на таможне, у себя «можно было бы купить две пары». И все же она была глубоко растрогана, поскольку «письма пишут такие нежные, что прямо сердце разрывается, а оно и без того больное».

Приходили и письма от знакомых, в том числе и любезное послание от Ремизова: «Будь я не слепец (слепец несчастный!), пришел бы к Вам мороженое есть». Далее он сравнивал ее литературные достижения с собственными, отдавая ей щедрую дань:

Открытый профессором Константином Давыдовым моллюск, названный в честь Тэффи. 1 января 1951 года Тэффи писала дочери Валерии, что Давыдов посвятил ей одну из недавних лекций: «…я когда-то отметила в печати его первую лекцию и тем якобы создала ему карьеру». Личные документы Тэффи; любезно предоставлено Бахметьевским архивом Колумбийского университета.

Всю жизнь я балагурил, и этот мой смех погаснет с последним, с кем на кухне чай пил, а Вы рассмеивали, и эти ваши искры сберегутся в печатной фразе. Веселость, да это куда тверже всякой словесной истершейся (после Гоголя и Достоевского) трагедии с полуоткрытым ртом и глазами в пустоту. Так я сам себя сужу, подводя итог: зачем жил?[795]

Юбилей освещался и в прессе. Тэффи особенно порадовала статья Зеелера, напечатанная в «Русской мысли» 13 июня, и она в тот же день поделилась с Валей: «Чудеса! “Русская мысль”, всегда относившаяся ко мне очень прохладно, ни с того ни с сего напечатала обо мне трогательную статью с портретом»[796]. Тэффи также привлекла внимание эмигрировавшего после войны Л. Д. Ржевского, редактора нового русского литературного журнала «Грани», издававшегося в Мюнхене. Он навестил ее 2 июля, после чего отметил, что принявшая его любезная хозяйка выглядела слишком молодо для полувекового юбилея[797]. Ржевский привез свою рецензию на «Земную радугу», которая понравилась Тэффи, и позже она отправила ему свой ранний рассказ «Анюта», опубликованный в «Гранях» вскоре после ее смерти[798].

Франкоязычные газеты также сообщали о юбилее Тэффи, и 3 апреля в «Nouvelles littéraires» было опубликовано интервью с ней и другими писателями-эмигрантами[799]. Журналист отметил ее «глубочайшее одиночество» и те проблемы, которые она испытывала как пишущая по-русски: «Эта выдающаяся рассказчица, столь прославившаяся в имперской России, что ее именем называли собак и беговых лошадей, а друзья прозвали ее “нашей Колетт”, безусловно, пользовалась бы большей известностью, если бы писала по-французски».

Вторую памятную дату – 80-летие – она отметила 9 мая 1952 года, и среди полученных поздравлений была полная нежности записка от Бунина: «Дорогая Сестра, милый друг, поздравляю, целую, горячо желаю сил, здоровья и написать хоть одну еще отличную книжку, достойную славного имени Тэффи!»[800] Она ответила нехарактерным – особенно если учесть, что к этому времени она питала к Бунину противоречивые чувства, – цветистым посланием. «Дорогой Брат и Друг, – так начиналось письмо. – Драгоценное письмо Ваше получила, поцеловала его и спрятала. А вечером перечитала и положила под подушку. Так и спала с ним. Спасибо Вам за эту огромную радость»[801]. (По понятным причинам это «институтское письмо» вызвало раздражение у Веры Буниной[802].)

Валя решила приехать в Париж на день рождения матери и, как она писала 26 апреля, «есть soupe à l’oignon[803], чтобы безумно праздновать», но она боялась, что это может повредить Тэффи, как в прошлый раз. Опасения оправдались. «У ней [моей дочери] отпуск всего на две недели, – сообщала Тэффи Седых 19 мая. – Была масса планов, а все свелось к тому, что я лежу, а она с тоскою смотрит на мое зеленое лицо». 23 мая, после отъезда Вали, Тэффи написала ей письмо, звучавшее так, словно оно было прощальным, и заканчивавшееся словами: «Христос с тобой, милочка моя дорогая! Благодарю тебя за то, что ты родилась, что жила и живешь не озлобленная. <…> Целую тебя, твое озабоченное личико, милые твои глаза, Валичка моя любимая».