Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Вскоре произошло еще одно событие, ставшее прощальным: вечер у Рощиной-Инсаровой, на котором игралась пьеса Тэффи «Старинный романс» [Мнухин 2000: 514]. 22 июня Тэффи рассказывала об этом Алданову:

Пьеса действительно прошла хорошо. И что меня удивило – не смешные места занимали публику, а именно трогательные. Автора неистово вызывали и требовали, чтобы он вышел на эстраду. А для этого надо было подняться на две ступеньки, и автор уже не решился, а только как дурак кивал со своего места. Очень было странно, что публика так плакала. Я проходила мимо Зеелера, говорю: «Смотрите, ведь они плачут». А Зеелер говорит: «Да я и сам плачу». И очень убедительно высморкался. Вот тебе и юмористка.

Два юбилея 1952 года придали оттенок праздничности последнему году жизни Тэффи, но не рассеяли ее тревог относительно финансов. В начале года ее квартирная хозяйка Тамара, узнав о получении неожиданной выручки от нью-йоркского бенефиса и гонораров за книгу, уведомила Тэффи (в письменной форме, поскольку, как она выразилась, «разговор неизбежно приведет… к припадку»[804]) о существенном увеличении платы за комнату, как она уже поступала не один раз. Тэффи возмущенно возражала, но в конце концов уступила, поскольку, как она сообщила Седых 17 февраля, в ее здоровье «произошло яркое ухудшение», вызванное истерическим шестистраничным письмом Тамары.

С другой стороны, известия о том, что вышедшая в марте «Земная радуга» пользуется изрядным спросом, внушали оптимизм. 25 мая Седых писал Тэффи, что по продажам сборник занял третье место (пропустив вперед книги двух послевоенных эмигрантов С. С. Максимова и В. И. Юрасова), и «по секрету» добавлял: «…другие знаменитые авторы от Вас сильно отстали». Однако когда умер покровительствовавший Тэффи Атран, впереди замаячила финансовая нестабильность, и она начала подозревать, что, вероятно, «обычных десяти тысяч» она больше получать не будет[805]. Эта новость заставила ее еще сильнее забеспокоиться о судьбе своих воспоминаний. «Атран был базой моего существования», – писала она Седых 13 июля; а теперь – «лежат в Джунглях [Чеховского издательства] мои “Воспоминания”. <…>

Но боюсь спрашивать – вдруг отказ». Однако в том же месяце она получила благую весть о том, что издательство планирует напечатать еще 500 экземпляров «Земной радуги», и 26 августа сообщила Вале: «Очень обрадовалась, что книга хорошо идет.

Может быть, возьмут и вторую, тогда смогу беззаботно хворать».

Кончина

С наступлением лета Тэффи снова задумалась, где бы ей спрятаться от парижской жары, но, как она признавалась Вале 20 июля, возвращаться к Ставровым ей не хотелось, а мысль о «надоевшем» Нуази наполняла ее «отвращением». Наконец она обнаружила дом отдыха для таксистов (дом шоферов) в Морсан-сюр-Орже, расположенном к югу от Парижа. 28 июля, перед самым отъездом, она в последний раз увиделась с Буниным[806]. Встреча очень обрадовала Тэффи, хотя и плохо повлияла на ее здоровье. Вот что она сообщила Алданову 8 августа:

Ивана Алексеевича я застала в очень хорошем виде. Настроение неплохое, бранился беззлобно, а как бы с удивлением, какие, мол, свиньи непостижимые живут на белом свете. Как всегда, поговорила с ним очень интересно, но на обратном пути в такси уже почувствовала себя плохо. Приехала и слегла. Все-таки очень рада, что повидала И. А. Неизвестно, хватит ли еще когда-нибудь куража двинуться в такую даль.

Позднее об этом визите написала Вера Бунина:

Пришла. Села. Не могла вымолвить ни слова. Припадок.

Что-то проглотила и стала над собой потешаться: «Хороша гостья». Ян тоже готовился к встрече, что-то принимал, чтобы не было удушья… Я приготовила чай и то, что она любит. Она почти не ела. Боялась. Говорили они оба оживленно. Смеялись. Острили. Вспоминали[807].