Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Помимо чисто светских визитов на улицу Ренуар, Тэффи посещала собрания Цеха поэтов, основанного в середине июля 1920 года. Задачами возглавляемого Буниным цеха, часто заседавшего в квартире Толстых, были «объединение русских поэтов во Франции» и организация «публичных выступлений, издания журнала и т. д.» [Мнухин 1995–1997, 1: 10]. Один сборник, в который вошло и написанное в 1915 году стихотворение Тэффи «Федосья», вышел позднее в 1920 году, но Цех, как и ряд других русских издательских и культурных проектов 1920–1921 годов, оказался недолговечным [Русский 1920][326]. Исключение составили два периодических издания, ставшие главной опорой русской диаспоры: газета «Последние новости», редактором которой был известный кадет П. Н. Милюков, и журнал «Современные записки», основанный группой эсеров. Оба издания выходили вплоть до оккупации Парижа немцами в 1940 году.

В эти первые дни возникли и две влиятельные писательские организации: Союз русских писателей и журналистов в Париже, среди задач которого были защита авторских прав и финансовая поддержка нуждающихся членов, и Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции[327]. Для сбора средств эти организации прибегли к старой русской традиции проведения вечеров-бенефисов, и на одном из первых таких мероприятий, состоявшемся 30 мая 1920 года, свои сочинения читали Тэффи, Бунин и Толстой [Мнухин 1995–1997, 1: 9][328]. В таких вечерах часто принимали участие юмористы. Например, на «Лит. вечере под названием “Que faire?”» (13 мая 1921 года) этот животрепещущий вопрос обсуждали Тэффи, А. А. Яблоновский и Дон-Аминадо; эта же троица выступала на «Вечере страшных оптимистов», состоявшемся в канун нового, 1921 года [Мнухин 1995–1997, 1: 35–36, 56].

В Париже и других центрах эмиграции начали появляться и издательства. К концу 1920 года бывший петербургский профессор литературы Е. А. Ляцкий основал в Стокгольме издательство «Северные огни», и Тэффи незамедлительно связалась с ним по поводу публикации своей книги. Когда он предложил ей напечатать только очень маленький томик, она стала убеждать его опубликовать в таком случае две книги, поскольку иначе «в матерьяльном отношении выходит очень уж мизерное предприятие»[329]. Ляцкий согласился, и в следующем году свет увидели «Черный ирис» и «Так жили», составленные из произведений, которые ранее были опубликованы в России [Тэффи 1921е; Тэффи 1921 г]. В 1921 году в разных эмигрантских центрах вышло еще несколько сборников Тэффи; наиболее значительным из них является изданный в Париже томик «Тихая заводь», в который в основном вошли рассказы из «Неживого зверя» [Тэффи 1921д; Тэффи 1921б; Тэффи 1921а; Тэффи 1921в]. Судя по разнообразной деятельности Тэффи в первые два года парижской жизни, можно было бы подумать, что она быстро приспосабливалась к жизни в эмиграции, но ее сочинения и переписка свидетельствуют об обратном. В ее фельетонах и рассказах, публиковавшихся в 1920 году в «Последних новостях» с поистине ошеломляющей частотой (многие из них вошли в сборник «Рысь», вышедший в 1923 году), чувствуется острая тоска по родине, которую она разделяла со своими товарищами по эмиграции. В «Ностальгии» она пишет: «Приезжают наши беженцы, изможденные, почерневшие от голода и страха, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг гаснут. Тускнеют глаза, опускаются вялые руки и вянет душа – душа, обращенная на восток» [Тэффи 1997–2000, 3: 37][330]. Когда сама Тэффи глядела на восток, то видела хаос, полное уничтожение той структуры общества, над которой она раньше насмехалась, а теперь воспринимала как принципиально значимую для выживания: «Умер быт – плоть нашей жизни. Остался один хаос, и дух наш витает над бездною. Как жить так над бездною – совершенно ведь невозможно. Не сорвешься сегодня – сорвешься завтра» [Тэффи 1997–2000, 3: 41] («Вспоминаем»)[331].

Если Тэффи видела, что в революционной России правит кровавая смерть, то среди эмигрантов она наблюдала смерть духовную: «Ни во что не верим, – пишет она в «Ностальгии», – ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли. Боялись смерти большевистской – и умерли смертью здесь». В «Сырье» она фиксирует умирание в среде русских художников и интеллектуалов:

О русском искусстве, русской литературе – в особенности о русской литературе – скоро перестанут говорить. <…>

Работать никто не может. <…>

Говорят:

– Помните, я писал… Помните, я говорил. Вспоминают о своей живой жизни в здешней загробной [Тэффи 1997–2000, 3: 56][332].