Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

У нас каждая баба знает, – если горе большое и надо попричитать – иди в лес, обними березыньку крепко двумя руками, грудью прижмись и качайся вместе с нею. <…>

А попробуйте здесь:

– Allons au Bois de Boulogne embrasser le bouleau![337]

Переведите русскую душу на французский язык… Что? Веселее стало? [Тэффи 1997–2000, 3: 38].

Стихотворение «Тоска» – редкий пример того, как Тэффи позволяет себе разоткровенничаться. Она признается, что «тоже проливала слезы / По поводу нашей русской березы», что ей хочется вновь увидеть хитрого русского мужика, московский Кремль, Лобное место на Красной площади. Теперь ее тоска достигла такой силы, что для ее облегчения требуются и береза, и крестьянин, и Лобное место – «все вместе!» [Тэффи 1997–2000, 3: 99, 100][338].

После всплеска публикационной активности Тэффи в апреле – декабре 1920 года в течение последующих двух лет ее имя практически не появлялось на страницах эмигрантской прессы.

Через много лет политик и журналист Г. А. Алексинский (1879–1967) вспоминал, что она не могла писать из-за сильнейшей тоски по родине [Алексинский 1952: 135]. Он предложил ей обратиться к поэзии, и в 1921 году некоторые ее стихотворения появились в издаваемом им пражском еженедельнике «Огни»[339]. В 1921–1922 годах она также опубликовала ряд стихотворений и серьезных рассказов в берлинском журнале «Жар-птица». Впоследствии они вошли в сборники «Passifol ra» и «Вечерний день».

Положение Тэффи стало еще более критическим летом 1921 года, когда она серьезно заболела. В июле, находясь на курорте Контрексевиль в Вогезских горах, она писала Буниной, жалуясь на свое «ужасное состояние», а 9 августа Бунина записала в своем дневнике, что «Тэффи перевезена в Париж в городскую больницу. <…> Значит, денег у нее нет, раз дело дошло до больницы. Неужели богатые друзья не могут что-нибудь для нее сделать?»[340] Болезнь – оказалось, что она заразилась тифом, – и в самом деле оставила Тэффи без гроша в кармане, и в июле она попросила Бунину похлопотать, чтобы Комитет помощи русским писателям и ученым, в котором та состояла, выделил ей 700 франков, а в сентябре попросила еще 2000 франков, частично ушедших на возвращение долга издателю Т. И. Полнеру (1864–1935), который помог ей оплатить лечение в больнице[341]. Очевидно, Тэффи продолжала нуждаться, поскольку 4 февраля 1922 Цетлины провели благотворительный концерт в ее пользу, в котором приняли участие французские артисты, в том числе звезда мюзик-холла певица Мистенгет[342].

Германия: 1922–1923

В первые годы жизни в эмиграции многие художники и интеллектуалы, терзающиеся из-за утраты родины, были охвачены глубоко засевшим в них беспокойством, заставлявшим их переезжать из одной страны в другую. Это относилось и к Тэффи. Германия казалась наиболее привлекательной, потому что для тех, кто располагал свободно конвертируемой валютой, жизнь там была дешевле. Основным русским центром оставался Берлин, однако многие эмигранты потянулись из Франции в расположенный в Рейнской области Висбаден, который до 1930 года был оккупирован странами Антанты и куда можно было приехать без визы[343]. Тэффи воспользовалась ситуацией и приблизительно с марта по ноябрь 1922 года почти все время провела в этом городе[344]. В июле Дон-Аминадо так описывал Бунину ее манеру держаться на публике: «Тэффи – в Висбадене, поет под гитару, вся в белом»[345]. В паре писем, адресованных Буниной, Вера Ильнарская сообщает сплетню о «сердечных делах» Тэффи: «Недавно приезжал ее парижский роман – доктор Гольденштейн, и мы все ждали дуэли с романом Вейсбаденским, но доктор предпочел ретироваться с разбитым сердцем»[346]. Объявился там и другой страдающий от безнадежной любви парижанин, драматург и журналист В. Л. Биншток (1868–1933), на деньги Комитета помощи русским писателям и ученым организовавший вечер Тэффи. Когда Ильнарская поинтересовалась относительно помощи ее мужу, Тэффи заявила, что комитет выдает деньги «только на операцию, похороны или тем, в кого влюблен Биншток». Удрученная Ильнарская спрашивала у Буниной, правда ли это или «или Тэффинька, по обыкновенью, соврала?». Во втором письме она рассказывает о висбаденском романе Тэффи: