Смеющийся Пеликен Наумов Евгений

теперь наступала долгая черная ночь. Кто поделится добычей со стариками – ведь они

никому не. нужны!

Летом Аинка охотилась на евражек, а иногда и на оленей, забредавших на побережье, но зимой не будет никакой добычи. От прошлой охоты у Татая осталось штук десять

красивых редких шкурок голубого песца, их можно обменять у торговцев на какие- нибудь

продукты.

Говорят, где-то далеко за горами живут белолицые люди. Им очень нравятся голубые

песцы и за них могут дать больше продуктов, чем за шкурки белых песцов, хотя Аинке

нравились белые, чистые, как снег. Не разбираются, наверное, белолицые в песцовых

шкурках. Но все равно продуктов не хватит на всю зиму.

Задумавшись, Аинка не сразу заметила шамана Кыквата, направлявшегося к их шатру

на краю селения. Она торопливо юркнула внутрь и разбудила родителей – негоже ей, юной

девушке, разговаривать с таким важным человеком: при камлании он может в кого угодно

превратиться – в прожорливого баклана, в глупого лахтака и даже в презренную вороватую

росомаху, и все для того, чтобы помочь людям выполнить задуманное.

Кыкват подходил не торопясь, весело посматривая вокруг быстрыми хитрыми

глазками, раздувая румяные толстые щеки. Он был криклив, часто затевал ссоры не только с

близкими соседями, но и с разными проезжающими, однако никогда не доходил до

крайностей и каждую ссору заканчивал, тем, что ехал мириться к противнику, наедался до

отвала и становился его другом.

Хотя в селениях очень редко пропадало что-то, но во всех таких случаях подозрение

падало на Кыквата, потому что в его шатре постоянно обнаруживали пропавшие вещи.

Кыкват объяснял это происками рэккенов, которые постоянно пытаются опозорить его и

всячески ему пакостят. Этим объяснением удовлетворялись потерпевшие, тем более, что

пропавшее он возвращал.

Но однажды Кыквата поймали в тот момент, когда его голова оказалась в пыпе –

кожаном мешке с тюленьим жиром. Случилось это так. Несколько раз приходил он к

охотнику Тагикаку, и вскоре тот заметил, что в пыпах, стоявших у входа, свежий жир стал

очень быстро убывать. Заподозрив, что к нему повадилась какая-то лисичка и тайком таскает

жир, Тагикак велел своему племяннику Мыле спрятаться возле входа и быстро стянуть

завязку на горловине пыпа, как только он что-нибудь заметит.

Вечером, как обычно, пришел Кыкват. Долго околачивал снег с торбасов. Вдруг Мыле

почувствовал, что кто-то лезет в пып, и мгновенно стянул завязки. Что-то захрипело и стало

тяжело биться. Тогда Мыле испуганно закричал. Прибежал Тагикак с горящим жирником, и

все увидели, что в пыпе голова не лисички, а… Кыквата. Освободили завязки, и Кыкват с

ругательствами вынырнул из пыпа, весь облитый жиром.

– Да что же это такое! – кричал он. – Думал, в полог лезу, а попал прямо в пып! Зачем

их тут понаставили?

Он успокоился лишь после того, как съел целое блюдо свежего нерпичьего мяса, запивая его жиром из злополучного пыпа.

Хозяин сильно подозревал, что это Кыкват опустошил у него половину пыпов, а не

лисичка. Но молчал, пряча улыбку, которая всякий раз появлялась, когда он вспоминал

обмазанное жиром лицо шамана. «Ничего, добуду еще, – думал он, – Ведь если заболею, все

равно к Кыквату прйдется обращаться…»

Шаман уверял, что болезни он видит, как песцов. Зайдя в шатер, сразу определял, где

прячется болезнь, и подробно описывал, какая она с виду. Иногда болезнь была похожа на

евражку, иногда на маленькую мышку, иногда на большого червя. Кыкват обращался с

болезнями просто, как с назойливыми собаками: брал за шиворот и выкидывал из шатра, а

Смеющийся Пеликен Евгений Наумов

если их было несколько, разгонял пинками.

Только в особых случаях он снисходил до камлания, если уж очень злая и

могущественная болезнь нападала на человека. Такую болезнь пинками не выгонишь, приходится призывать на помощь могущественных покровителей, приносить им щедрые

подарки, угощать обильной едой.

При этом не оставался в стороне и сам Кыкват: наедался до отвала, брал себе что хотел, подолгу жил в шатре болеющего и всем говорил, что каждую ночь борется с болезнями и

злыми рэккена- ми. А когда уезжал – вдвое толще, чем приезжал, – жители удивлялись:

«Разве толстыми становятся от долгой борьбы?» Но в конце концов шаман вылечивал

заболевшего, и тот не жалел, что обратился к нему.

Трудно было усомниться в его могуществе, видя, с какой злостью мечется он по шатру, гоняясь за болезнью, а поймав ее, тащит к выходу, осыпая ударами дрыгалки – короткой

дубинки, освященной кровью белого оленя, пока наконец не выбрасывал в снег под

облегченные вздохи всех присутствующих.