Смерть на Кикладах. Книга 2

Ужин подходил к концу. Погруженные в свои мысли гости почти не притронулись к десерту. Разочарованные официантки уносили обратно на кухню блюда пирожных с заварным кремом и нежным суфле – коронным блюдом Петроса.

Расстроенный повар выскочил из кухни и, поймав вопросительный взгляд Смолева, в полном недоумении развел руками.

Часть пятая

Клод Моне, «Пруд с кувшинками».

(Из досье Интерпола: Клод Моне, «Пруд с кувшинками», 1919 год. Холст, масло. 100,4 х 201 см. Частная коллекция. Оценивается в сумму 65 – 85 млн. долларов)

Хорошее впечатление теряется так быстро!

Клод Моне

Рассказ американского детектива о Ван Гоге заинтриговал Смолева. Днями напролет, как только позволяли дела на вилле, он запоем читал книгу «Письма к брату Тео», найденную в вещах покойного журналиста. Время шло, а на выставке ничего криминального по-прежнему не происходило. Поток желающих посетить «Ройял Палас Арт Холл» не иссякал, хотя прошло уже шесть дней с открытия экспозиции. К радости островитян регулярное паромное сообщение ежедневно доставляло на остров новых ценителей живописи.

Стефания два дня назад улетела в Мадрид – дела Фонда Карлоса и Долорес Мойя требовали ее присутствия в испанской столице.

Генерал Манн объявил семье, что «отпуск на острове продлевается еще на неделю», и обрадованная Тереза с детьми каждый день проводили на море. Сам генерал терпеливо ждал развязки.

Гости виллы тоже отдыхали в свое удовольствие: молодые французские художники с раннего утра и до ужина проводили время на пленэре с мольбертами, красками и кистями.

За столом на ужине они обычно взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали о том, как живописен Наксос, и как много впечатлений они хотят перенести на холст и увезти с собой. И Мари, и Гастон писали в день по две, а то и три картины каждый. Особенно удавшиеся, на их взгляд, полотна они показывали гостям. Софья даже организовала небольшую выставку их работ на верхней галерее, чтобы все гости могли вдоволь полюбоваться картинами.

Морские пейзажи, красно-белый паром на фоне зелено-голубого моря и песчаных холмов, сама Хора – древняя столица острова с ее венецианской крепостью и средневековыми виллами, лабиринтом из белых домиков с ярко-голубым небом над ними, – все это было излюбленной темой их полотен. Ну и, разумеется, Портара – символ Наксоса – с живописными развалинами храма Аполлона привлекала художников.

Картины выходили яркие, красочные, наполненные солнечным светом. Мари и Гастон, бесспорно, были талантливы.

Особенно Алексу понравился паром, написанный в духе импрессионистов: он помнил, как несколько месяцев назад именно такой красно-белый лайнер привез его на этот остров, совершенно перевернув в итоге его судьбу.

Гастон, заметив восхищение, написанное на лице хозяина виллы, и переглянувшись с женой, немедленно преподнес этот холст Смолеву. «О, возьмите, месье! – проворковала Мари по-французски. – Мы очень хотим, чтобы на вашей чудесной вилле осталась картина на память от нас! Прошу вас, примите этот маленький подарок за ваше безграничное гостеприимство, пусть он принесет вам удачу!»

Алекс был растроган и от души поблагодарил чету Леблан.

Галерист герр Крамер в один прекрасный день, рассмотрев полотна молодых художников, неожиданно – «от скуки!» – предположила Софья – тоже проявил искреннюю заинтересованность в работах французской семейной пары. Он с удовольствием любовался их морскими пейзажами и видами Портары.

Однажды на ужине при всех он даже заказал Мари и Гастону дюжину картин для своей галереи в Цюрихе, чем безмерно обрадовал французов.

«Дорогой, наши картины будут висеть в одной из самых знаменитых галерей Европы?! – замирающим от восторга голосом произнесла Мари Леблан – Это – счастье, неужели такое возможно?!» У Гастона пропал дар речи, он лишь хлопал глазами и застенчиво улыбался.

Щедрое предложение швейцарца было встречено за столом бурными и продолжительными аплодисментами «французской диаспоры», которую поддержали и Рыжая Соня, и чета Бэрроу.

Американский детектив Куилл с каждым днем становился все более хмурым, больше за столом он интересных и поучительных историй не рассказывал, от споров и пари воздерживался. Рассмотрев несколько картин Мари и Гастона, что они вынесли на верхнюю галерею, он презрительно фыркнул, покачал головой и больше к полотнам французов не подходил.

Все более желчный и раздражительный с каждым днем, он, как правило, пропускал завтрак, с раннего утра уходя на прогулку к морю. Затем, с открытием «Арт Холла» снова посещал выставку импрессионистов, словно пытаясь разглядеть нечто в картинах мастеров, чего он раньше не заметил, и в глубокой задумчивости возвращался на виллу, где без аппетита кое-как ужинал и отправлялся к себе в номер, чтобы повторить свой ритуал заново на следующий день.