Смерть на Кикладах. Книга 2

Татара пышет жаром уже четвертые сутки. Мастер все это время не смыкает глаз. Он постоянно следит за тем, как в жерле этого гигантского глиняного кирпича плавится железная руда, соединяясь с древесным углем. Самое удачное время суток – это сумерки. Ведь по цвету пламени в печи решает кузнец, что добавить в текущий момент – еще угля или руды. Так учили его дед и отец. По едва уловимым оттенкам в цвете пламени быстро определяет он, чего хочет печь, и отдает команды своим подмастерьям.

Вот печь вновь получила требуемую порцию угля, и мастер, утерев потное и разгоряченное лицо, снова возвращается на свое место.

Да, его ремесло требует труда и терпения. Еще до того, как печь была слеплена из глины, много сил и трудов ушло на подготовку.

Несколько недель его ученики и помощники кололи древесный уголь и таскали его в плетеных корзинах ближе к тому месту, где была позднее возведена татара и построены большие деревянные меха, и где уже были сложены груды черного песка «сатэцу»22. Их река дает добрый сатэцу.

Кузнецы недаром веками селились на берегах рек: бурные потоки частенько подмывали берега и обнажали естественные залежи сатэцу, что, размываясь водой, осаждались черным песком на дне. По дедовскому способу мастера строили поперек неглубоких рек специальные препятствия из плетеного ивняка. Легкий песок уносился водой, тяжелый же, с высоким содержанием железа, густо оседал на дне, а кузнецы добывали его, вычерпывая и выкладывая по берегам.

Сегодня важный день, думал мастер. Добрый знак очень кстати.

Именно сегодня он примет решение разрушить татару и извлечь из нее огромную стальную пластину тамахаганэ. После того, как она остынет, его помощники разобьют ее на части, и он лично отберет лучшие куски. Всего на один меч. Этот меч должен стать шедевром. Единственным в своем роде. У Мурамаса нет права на ошибку. Возможно, это будет последний меч династии. И в этот раз мастер решил, что он не станет подписывать клинок. Ни к чему. Клинок будет говорить сам за себя и за три поколения кузнецов. А потом мастер отправится в паломничество к Исэ-дзингу, чтобы задать в святилище вопросы, которые мучили его, и получить на них ответы.

Следя за жаром в печи через специальные смотровые отверстия, Мурамаса снова вспоминал свой последний сон, что приснился ему несколько дней назад. В этом сне была светлая, затаенная печаль. Ему снилось, что в его саду, на берегу реки распустились три пышные сакуры небывалой красоты: две розовые и одна белоснежная. И только он решил насладиться их цветением, как налетел сильный северный ветер. Его порывы безжалостно терзали нежные лепестки вишни, которые, кружась в белоснежно-розовом вихре, беспомощно опадали на землю под тихие и грустные звуки старинной бамбуковой флейты сякухати. Странный был сон. Красивый и печальный.

И надо же такому случиться, что на следующий день он и в самом деле услышал звуки бамбуковой флейты. Они доносились с дороги, что вела к святилищу. Он вышел из дома и прошел вперед, на звук мелодии.

На дороге стоял странствующий монах «комусо» из храма Фукэ23 в круглой плетеной шляпе, закрывавшей всю голову, в которой были лишь сделаны прорези для глаз, белом монашеском халате и расшитой накидке кэса. Лица монаха было не видно. Словно отрешившись от всего мира, он играл на сякухати печальную мелодию, растрогавшую старого кузнеца.

Мурамаса долго слушал, как плачет бамбуковая флейта, потом положил несколько монеток в деревянный ящичек, стоявший перед монахом на циновке, и медленно пошел обратно к мастерской, расположенной невдалеке. Он не видел, как шляпа комусо приподнялась, и его проводили цепким внимательным взглядом.

А еще из столицы провинции приходили дурные вести. Якобы великий сёгун Токугава Ияэсу у себя во дворце в Эдо осматривал мечи, что были присланы ему в подарок даймё из разных провинций в годовщину его великой победы при Сэкигахаре.

Осматривая один из мечей, он внезапно глубоко порезался. «Не иначе, это меч ковал Сэнго Мурамаса! Он жаждет моей крови!» – воскликнул сёгун под подобострастный смех приближенных. Не смеялся только один даймё – даритель меча.

Говорят, что даймё совершил сэппуку уже на следующий день. А сёгун, узнав, что меч действительно ковал старший Мурамаса, окончательно рассвирепел. Было отчего! Дед и отец правителя погибли от меча Мурамаса, старший сын лишился головы, сам сёгун был в свое время тяжело ранен таким мечом… Но время шло, и все забылось, а теперь вот – старая ненависть снова ожила в сердце правителя. Говорят, что он потребовал найти все клинки его деда и отца и все их уничтожить.

Мурамаса в третьем поколении не мог в это поверить. Он знал, что Токугава Ияэсу – великий самурай! А меч – да еще такой, как меч его отца или деда – это душа самурая! Разве можно уничтожить душу?!

Да, мечи, что ковали его дед и отец, не залеживались в ножнах. Суеверные глупцы говорили, что Мурамаса заговаривают клинки, вселяя в них злого кровожадного демона, который не успокоится, пока не напьется крови досыта.