Смерть сердца

Вода ожила: свет сбегал с лопастей весел, пробивался сквозь разноцветные и белые паруса, которые, подрагивая, плыли мимо островов. Гребцы, согнувшись, разбивали отражения пейзажей. С узких, поросших лесом островков, куда запрещено было приставать, уже давно испарилась вся эфирность раннего утра, и теперь там, на границах их тайного существования, можно было разглядеть лебединые гнезда. Свет проникал в самое девственное сердце островов, серебристые ветви плакучих ив расступались только самую малость, позволяя приметить лишь отблеск света. Отражения деревьев и парусов раскрашивали воду, наделяя ее глубиной, и водоплавающие птицы пропарывали ее поверхность долгой рябью.

Люди, приближаясь друг к другу – возле озера или на узких тропках, – смело встречались взглядами, будто ожидая увидеть здесь только знакомых. Под пальто трепетали тонкие подолы женских платьев. Дети носились кругами или сговаривались о чем-то, тут же с криками ссорясь. Но ни один взрослый тем оживленным вечером не ускорял шаг – парк был полон лености и блужданий.

Томас и Порция повернулись одинаковыми профилями в ту сторону, откуда дул ветерок. Порция думала о том, до чего воздух здесь пахнет сушей. Томас, равнодушно глядя в бирюзовое небо над тоненькими желто-зелеными спичками деревьев, сказал, что погода, скорее всего, переменится.

– Только бы тюльпаны успели зацвести. Мне о них папа рассказывал.

– О тюльпанах? Как так? Когда он их видел?

– Когда проходил мимо вашего дома.

– Он проходил мимо нашего дома? Когда?

– Как-то раз, однажды. Сказал, что дом покрасили и что теперь он совсем как мраморный. Он очень радовался, что вы здесь живете.

Лицо Томаса медленно посуровело, отяжелело, словно бы все годы, прожитые его отцом в изгнании, навалились на него вдобавок к его собственным годам. Он взглянул на Порцию, на отцовские брови, которые у нее шли более изящной линией. По его лицу было понятно – он снова промолчит. На другом берегу озера за деревьями виднелись только верхние окна и балюстрада дома по Виндзор-террас, уже совсем не свежеокрашенная лепнина казалась поистершейся, непрочной.

– Мы красим дом раз в четыре года, – сказал он.

Когда они переходили дорогу, Порция, остановившись на полпути, вдруг поглядела на окно гостиной и замахала рукой.

– Осторожнее! – прикрикнул Томас и схватил ее за локоть – машина вильнула мимо них, словно огромная рыба. – Что такое?

– Там была Анна, наверху. Уже ушла.

– Если не будешь смотреть по сторонам, когда переходишь дорогу, не буду отпускать тебя одну на улицу.

2

Увидев, что ее заметили в окне, что ей помахали, Анна инстинктивно отшатнулась. Она знала, каким глупым видится снаружи человек, выглядывающий из окна, – как будто бы он ждет чего-то, что никак не случится, как будто бы ему что-то нужно от внешнего мира. Лицу в окне, маячащему там безо всякой причины, недостает только пальца во рту, потому что в этом есть что-то решительно детское. А всякое неглупое лицо кажется пугающим – торчит белым пятном в темноте комнаты и чудится злым домашним духом. Вдруг Порция и Томас подумают, будто она за ними шпионит?

Кроме того, в руках у нее было письмо – и получила она его не сегодня. Как раз для того, чтобы избавиться от мыслей, вызванных этим письмом, она и выглянула в окно. Теперь же она снова уселась за свой секретер, который стоял в самом темном углу этой огромной, залитой светом комнаты, и потому за ним можно было писать разве что короткие записочки. В ячейках для бумаг она держала свой ежедневник и приходно-расходные книги, ящички под крышкой были куда полезнее, потому что запирались на ключ. Один из них был сейчас открыт, и оттуда выглядывали пачки писем; другие письма – сложенные в несколько раз, с заломами на бумаге, – лежали вперемешку со снятыми с них резинками, и от них пахло чем-то старым. Когда ключ Томаса заскрежетал в замке, входная дверь распахнулась и послышался бойкий голос Порции, Анна быстро смахнула все письма в ящик и, нагнувшись, заперла его. Но хоть она и успела все вовремя спрятать, эта маленькая победа оказалась совершенно ненужной: брат и сестра Квейны прошли прямиком в кабинет и в гостиную подниматься не стали.

Они не зашли к ней, хоть и знали, где она. Поглядев на лежащий в ладони ключ от секретера, Анна вдруг остро ощутила разлуку с письмами: одно одиночество теснило другое. Сразу после чая, когда эти двое ушли в парк, Анна отперла ящик, отчетливо понимая, что хочет сравнить фальшивость Пиджена с фальшивостью Эдди.