Смерть сердца

– Ну, Порция будет глядеть на тебя до тех пор, пока ты не спросишь. Кстати, эти гвоздики от майора Брутта – как раз что-то такое, от чего Порция обычно приходит в восторг, – сказала Анна, усаживаясь за туалетный столик, чтобы натянуть шелковые чулки. – Да, мне часто кажется, что мы с тобой какие-то неправильные. Но, с другой стороны, а кто тогда правильный?

Поставив стакан на ковер, Томас храбро забрался с ногами на кровать и растянулся на безупречно ровном покрывале.

– По-моему, ванна не пошла тебе на пользу, – сказал он. – Или ты так все время разговариваешь? Мы так с тобой редко разговариваем, мы так редко бываем вместе.

– Я, наверное, устала, чувствую себя как-то совсем невозможно. Но, как я уже сказала, больше всего на свете я хочу переодеться.

– Ну так переодевайся. Ты ведь можешь просто переодеться, а я могу просто полежать. Не обязательно еще и разговаривать. Ты, конечно, чудовище, но с тобой я чувствую себя куда правильнее, чем с самыми правильными людьми – если они вообще бывают. А тебе непременно надо надевать эти жуткие замшевые зеленые туфли?

– Да, потому что остальные еще в чемоданах. Какое же жаркое сегодня солнце! – сказала Анна, задергивая занавеси за туалетным столиком. – Пока мы там были, Англия казалась мне серой и прохладной, а приехали мы в какое-то адское пекло.

– Думаю, погода еще изменится. Но тебе вообще мало что нравится, да ведь?

– Вообще ничего, – ответила Анна, расплывшись в своей славной, недоброй улыбке.

Она закончила одеваться в зашторенном полумраке, едва тронутом желто-розовым солнечным светом. Сквозь закрытые окна, сквозь крахмальные ситцевые складки доносился уличный шум. Анна бросила взгляд в сторону Томаса и сказала:

– Ты ведь понимаешь, что пачкаешь обувью мое покрывало?

– Отдадим в чистку.

– Тут вот какое дело, оно только что вернулось из чистки… Как тебе показалась Порция?

Томас, который только что закурил (для головной боли – хуже не придумаешь), ответил:

– Говорит, что радуется весне.

– С чего бы вдруг? Маленьким девочкам в ее возрасте до погоды нет дела. Кто-нибудь точно наговорил ей лишнего.

– Может, она вовсе и не радуется весне, а просто хотела сказать что-нибудь вежливое. Кстати, ей вполне могло и понравиться в Силе – а если так, мы могли бы забрать ее оттуда попозже.

– Ну нет, милый, если уж она живет с нами, значит, она живет с нами. Кроме того, в понедельник у нее начинаются занятия. Но если она радуется весне (а с твоих слов я не могу понять, радуется она или нет), то, стало быть, с ней что-то неладно, и тогда тебе нужно выяснить, что именно. Сам знаешь, со мной она говорить не станет. А если ее кто-то и огорчил, то это Эдди, больше некому.

Томас нагнулся, чтобы стряхнуть пепел в пустой бокал.

– Пора бы, кстати, положить этому конец, слишком далеко все зашло. Сам не знаю, почему мы раньше этого не сделали.

– Потому что там все было без изменений – месяцами одно и то же. Сразу видно, ты плохо знаешь Эдди. Чтобы кому-нибудь навредить, ему далеко заходить не нужно, он кого хочешь может когда угодно подвести. И потом, что именно я, по-твоему, должна была сказать или сделать? Другому человеку всего не скажешь, есть все-таки какие-то границы, а сделать – ну что тут сделаешь. И вообще, она твоя сестра. Можно было бы поговорить с Эдди, но он чуть что – и сразу на меня обижается. А с Порцией мы так друг друга стесняемся, а стеснительность приводит к грубости… Нет, наш малыш Эдди отнюдь не кровожадный лев.

– Да уж, не лев.

– Томас, не будь ты таким гадким.

Впрочем, радуясь тому, что она опять одета, Анна с наслаждением передернула плечами, будто птица, снова очутившаяся в своих приглаженных перышках. Она отыскала портсигар, закурила и уселась на кровать рядом с Томасом. Обернувшись к ней, он притянул ее голову к себе, на подушки.

– И все равно, – после поцелуя сказала Анна, усаживаясь и подкручивая пальцами гладкий локон на затылке, – по-моему, тебе надо слезть с моего покрывала.

Она подошла к туалетному столику и принялась закручивать крышки на своих баночках и флакончиках, пока Томас, тщательно и угрюмо, пытался разгладить складки на атласе.

– После чая, – сообщил он, – мы с Порцией хотим пройтись по парку.

– Пройдитесь. Почему бы и нет?

– Будь ты хотя бы вполовину так бессердечна, как притворяешься, с тобой было бы ужасно скучно.

После чая Томас и Порция прошмыгнули через две полосы автомобильного движения, благополучно перешли дорогу и оказались в парке. По мосту они перебрались на дальнюю сторону озера. Здесь вытянулись тюльпаны, которые вот-вот распустятся, еще серые и острые, но все в ослепительных прожилках будущего цвета – пунцового, алого, желтого. На берегу озера на траве люди сидели в шезлонгах, и позднее вечернее солнце стекало им на лица, – и эти люди, похожие на красноватые камни, заслоняли глаза, отворачивались или позволяли солнцу стучаться в их закрытые веки.