Смерть сердца

– Замечательно. Правда, я ужасно рад.

– Я писала, что мне понравилось, Томас.

– Анна не знала, правда ли тебе понравилось или нет. Наверное, там мило. Сам я там, конечно, никогда не был.

– Да, они мне сказали, что ты у них не был.

– Да. И жаль, что не был, правда. Ну, я рад снова тебя видеть. Все хорошо?

– Да, спасибо. Радуюсь весне.

– Да, замечательно, – сказал Томас. – Как по мне, правда, еще холодно… Прогуляемся с тобой по парку попозже?

– С удовольствием. Когда?

– Ну, давай попозже… Где там, ты говорила, Анна?

– Она принимает ванну. Она попросила меня написать ответ майору Брутту. Томас, можно я напишу его за твоим столом?

– Конечно-конечно.

С этими любезными словами Томас незаметно выскользнул из кабинета – Порция тем временем открывала бювар, чтобы написать майору Брутту. Томас налил себе выпить, взял бокал с собой наверх и по пути заглянул в гостиную. Ни единый предмет здесь еще не поменял своего точного, безучастного положения – Анна явно сюда пока не заходила. Он принес бокал в комнату Анны и уселся на широкой кровати, дожидаясь, когда жена выйдет из ванной. Он словно закаменел от тяжелых, смутных мыслей, – выйдя из ванной в распахнутом пеньюаре, с пачкой бугристых от пара писем, Анна так и подпрыгнула, увидев его.

Наигранным тоном она сказала:

– Как ты меня напугал!

– Хотел спросить, есть ли письма…

– Письма, разумеется, есть. Но совершенно ничего интересного. Впрочем, дорогой, вот они – все твои.

Она бросила письма на кровать рядом с ним, подошла к зеркалу и сняла с волос сеточку, защищавшую кудри от влаги. Ожесточенно глядя на свое отражение, она принялась обеими руками втирать в лицо косметическое молочко. Она, не глядя, нашаривала разные баночки и флакончики – все было на своих местах, и все движения были до того привычными, что на нее разом нахлынуло что-то такое – атмосфера ее лондонского туалетного столика. Не поворачиваясь к Томасу, который перебирал письма, она сказала:

– Ну вот мы и дома.

– Что ты сказала?

– Говорю, вот мы и дома.

Томас оглядел комнату, затем посмотрел на туалетный столик.

– Как быстро Матчетт разобрала чемоданы.

– Только несессер. После этого я выставила ее за дверь, велев прийти и разобрать остальные вещи попозже. У нее на лице было написано, как ей хочется мне что-нибудь сказать.

Томас отложил письма, ссутулился:

– Может, ей и вправду было что сказать.

– Ну, знаешь, Томас… выбрал ты время! Ты слышал, что я сказала? Что мы наконец дома.

– Да, слышал. И что я должен ответить?

– Хоть что-нибудь. Наша жизнь проходит без единого комментария.

– Тогда тебе нужен кто-то вроде трубадура.

Анна салфеткой вытерла молочко с пальцев, изящно завязала поясок пеньюара, подошла к Томасу и легонько отвесила ему недружелюбно-дружелюбную оплеуху.

– Ты прямо как какая-нибудь живая статуя, они изредка двигаются, но все равно только и делают, что сидят. А я люблю иметь хоть какое-то отношение ко всему происходящему. Мы дома, Томас, придумай, что сказать о доме… – Она снова шлепнула его по голове – полегче, но позлее.

– Помолчи, не толкай меня. У меня голова болит.

– Ой-ой! Прими ванну.

– Приму попозже. А пока, пожалуйста, не бей меня по голове… Зато вот Порция ведь нас встретила.

– Ах да, бедная крошка. Стояла в дверях, будто ангел. А мы вот были не в себе. Я так точно, да ведь?

– Да, не была, по-моему.

– А ты, что ли, был? Сразу рванул в кабинет. Ты, наверное, думаешь, а с чего бы тебе вести себя подобающим образом, когда я этого не делаю? Давай начистоту – а кто вообще ведет себя подобающим образом? Мы все сначала предъявляем друг другу требования, которым трудно соответствовать, а потом рвем себе сердца из-за этого несоответствия. Чтобы делать глупости, влюбляться не обязательно – по правде сказать, я думаю, что люди гораздо глупее, когда они не влюблены, потому что тогда им во всем мерещится невесть что. По крайней мере, это я по себе знаю. Майор Брутт прислал мне гвоздики, я чуть с ума не сошла. Ты их видел? Кошенилево-розовые!

– Я, кажется, никому никаких требований не предъявляю.

– Еще как предъявляешь – вот, например, сейчас, с этой твоей головной болью. А кроме того, ты измял мне все покрывало.

– Прости, – Томас поднялся, – я пойду вниз.

– Ну вот, очередные требования. А мне-то всего-навсего хочется переодеться, а разговаривать – не хочется, но не могу же я допустить, чтобы ты вот так ушел куда-то в ночь. И Матчетт еще только и ждет, как бы прошмыгнуть обратно, чтобы тут пошуршать и чем-нибудь меня побрызгать. Милый, я знаю, что от меня одни огорчения. В кабинете тебе точно будет повеселее.

– Там Порция, пишет ответ майору Брутту.

– И если ты туда спустишься, то придется у нее спросить: «Ну, Порция, как продвигается твое письмо к майору?»

– Зачем? Не вижу в этом никакой надобности.