Но уже тогда Масуяма улавливал холодное пламя, которое исходило на сцене от Мангику, обладавшего красотой искрящегося льда. Рядовые зрители, разумеется, ничего такого не замечали. Если уж на то пошло, даже театральные критики, писавшие в газетах, не обращали внимания на тлеющий, способный растапливать снега огонь, который этот человек с младых лет излучал на сцене. И теперь каждый говорил так, словно лично открыл Мангику.
Санокава Мангику исполнял, что сегодня бывает нечасто, только женские роли. Другими словами, он совсем не мог выступать в мужских ролях. На сцене он был блестящ, но сумрачен; все в нем было обострено до предела. Такие, как он, любое проявление силы, властности, терпения, гибкости, мудрости с отвагой, упорного сопротивления обстоятельствам выражают исключительно через призму женского восприятия. Он обладал талантом, который позволял все человеческие чувства пропускать через женское сознание. Таков путь истинного актера, играющего женские роли, что в наше время большая редкость. Это как тембр особого, изысканного музыкального инструмента: его нельзя получить на инструменте обычном, издающем слабые звуки. Невозможно достигнуть такого мастерства, лишь бездумно копируя настоящую женщину.
Например, Масуяма помнил коронную роль Мангику – принцессы Юкихимэ – в пьесе «Золотой павильон»[42]; пьесу давали десять дней в месяц, но сколько бы раз он ни смотрел, восторг не пропадал. Этот
Во вступлении к этому спектаклю в театре кукол бунраку звучит музыкальный речитатив: «С самого начала Золотой павильон был горной обителью первого министра Асикаги Ёсимицу в храме Рокуонъин, трехъярусной пагодой; оттуда открывались восемь прекрасных видов на сад, расположенные по прямой линии камни, родник в скале, водопад – все это поздней весной, вместе с растущими здесь ивой и сакурой, стало роскошным одеянием столицы», великолепие декораций, контраст между сакурой, водопадом и сверкающим золотым павильоном, грохот барабанов, передающих глухие звуки падающей воды, которые постоянно вызывают на сцене тревожное чувство, мертвенно-бледный вид сладострастного садиста, лидера мятежников Мацунаги Дайдзэна[44], изображение бога огня Фудо в лучах утреннего солнца, чудотворное действие знаменитого меча Курикарамару, который возникает в виде дракона на фоне заката, очарование заходящего солнца, его отражение в водопаде и цветах сакуры, летящие лепестки… Все это существует ради одной женщины – прекрасной принцессы Юкихимэ. Ее наряд из алого шелка не меняется на всем протяжении пьесы. У этой внучки великого Сэссю[45] видения, как следует из ее имени, связаны со снегом[46]. На осенних и зимних пейзажах Сэссю снег лежит повсюду, и снежный ореол подчеркивает ослепительный блеск алых одеяний Юкихимэ.
Масуяма особенно любил сцену «Мышь, возникшая из-под мыска ноги», когда привязанная к сакуре принцесса, вспомнив рассказанную дедом легенду, пальцами ноги рисует в опавших лепестках мышь, которая оживает и перегрызает связывающую героиню веревку. Конечно, Санокава не вел себя здесь как кукла, что свойственно другим актерам в этой роли. Опутанный веревками, он выглядел еще прекраснее, чем обычно. Изысканная поза, изгиб пальцев, их сложные, искусные движения в повседневной жизни показались бы наигранными, но обретали таинственную силу у привязанной к дереву Юкихимэ. Ее, казалось бы, бессильная поза, подобная картине, где иероглифы составлены из цветов[47], каждое мгновение передает опасность, и опасность эта вызывает в высшей степени изящные, но непреклонные душевные усилия.
На сцене у Санокавы случались мгновения, когда в него словно вселялся демон. Его красивые глаза были очень выразительны, поэтому, когда он смотрел с помоста