Все, кроме Кавасаки, уже собрались. Известный своей нетерпеливостью художник-постановщик раскрыл большой блокнот для записи замечаний и постукивал наконечником карандаша по чистой белой странице.
В конце концов директор недовольно проворчал:
– Может, он и способный, как о нем говорят, но ведь еще совсем молодой. Почему актеры должны его ждать?
Тут в дверь постучали, и секретарь впустила Кавасаки.
Кавасаки вошел, слегка смешавшись, никого не поприветствовал и с неловкой небрежностью поклонился. Он был высоким, почти метр восемьдесят, с мужественным, четко очерченным, но довольно нервным лицом. Несмотря на зимний холод, Кавасаки надел мятый плащ без подкладки, под которым оказался кирпичного цвета вельветовый пиджак. Прямые длинные волосы свисали почти до кончика носа, он то и дело отбрасывал их рукой. Первое впечатление Масуяму несколько разочаровало. Выдающийся человек обычно стремится избавиться от стереотипов общества, но Кавасаки выглядел как типичный молодой представитель Нового театра.
Кавасаки без церемоний занял предложенное ему место во главе стола, но смотрел почти все время на драматурга, своего близкого друга. Поприветствовал актеров, которым его по очереди представили, и опять сразу обернулся к драматургу. Масуяма понимал его переживания. Человеку, чей талант расцвел в Новом театре, где много молодых артистов, нелегко освоиться среди блестящих, зрелого возраста актеров кабуки, которые предстали перед ним вне сцены.
Действительно, от мэтров, присутствующих на встрече, веяло безмолвным завуалированным презрением, хотя все они проявляли предельную вежливость. Масуяма взглянул в лицо Мангику. Тот держался скромно и никоим образом не выказывал пренебрежения. Масуяма, увидев это, проникся еще большим восхищением и уважением.
Теперь, когда все собрались, автор в общих чертах изложил содержание пьесы. Не считая сцен детства персонажа, в которых Мангику по вполне понятной причине не участвовал, ему впервые в жизни предстояло сыграть мужчину.
Сюжет пьесы заключался в следующем: у Гона, Старшего советника министра, родились сын и дочь. И так получилось, что с детства каждый вел себя в соответствии с характером противоположного пола, поэтому и воспитывали их в облике, отличном от врожденного. Старший брат (на самом деле сестра) стал (стала) воином и главой Правой личной императорской охраны, младшая сестра (на самом деле брат) – надзирала за императорскими наложницами во дворце Сэнъёдэн. Позднее оба после разных приключений приняли свой естественный вид мужчины и женщины: брат женился на дочери Правого министра, сестра вышла замуж за Второго советника министра. Заканчивается все счастливо.
Мангику играл юношу (брата), который на самом деле был девушкой (сестрой). Хотя это роль мужская, как мужчина он появлялся только в короткой финальной сцене, а до этого, пребывая среди наложниц во дворце, выступал в привычной женской роли. Автор и режиссер сошлись во мнении, что до финала Мангику не станет использовать приемы, позволяющие раскрыть в нем мужчину, а во всем будет вести себя как женщина. Пьеса была интересна, поскольку отражала условности театра кабуки в том, что касалось женских ролей, исполняемых только мужчинами: надзиравшая за императорскими наложницами придворная дама на самом деле была мужчиной, что перекликалось с амплуа Мангику. Но не только это. Мангику, игравший женские роли, чтобы выступить в данной пьесе, должен на сцене показать свою повседневность, где он жил двойной жизнью: будучи мужчиной, исполнял женские роли. Это не так просто, как сыграть паренька Бэнтэн-кодзо[65], для всяких проделок переодевавшегося женщиной, – его-то играет мужчина.
– Будет хорошо, господин Мангику, если вы все время станете играть эту роль как женщина. Не имеет значения, если и в финале вы будете выглядеть чуть по-женски.
– Правда? Если вы позволите так играть, мне будет гораздо легче.
– Нет, это в любом случае будет нелегко. Определенно, – решительно возразил Кавасаки. Когда он говорил так напористо, его щеки краснели, будто вспыхивали огнем.
Его резкость несколько подпортила всем настроение. Масуяма невольно взглянул на Мангику. Тот, прикрыв рот ладонью, тихонько посмеивался. Это разрядило обстановку.
– Что ж, я продолжу чтение, – и драматург опустил свои выпученные глаза, которые за толстыми, как у дешевого стакана, стеклами очков казались двойными, к лежащему на столе сценарию.
Спустя несколько дней начались отдельные репетиции, в зависимости от свободного времени каждого актера. На репетиции в полном составе оставалось лишь несколько дней, после того как у артистов в этом месяце закончатся выступления: если до тех пор не разобраться со всеми сценами, можно не успеть свести спектакль воедино.
Когда начались репетиции, всем стало понятно, что, как и следовало ожидать, Кавасаки в значительной мере европеец. Он не имел ни малейшего представления о кабуки, Масуяма был вынужден находиться при нем неотлучно, объяснять каждый термин, и Кавасаки почти во всем зависел от него. После первой же репетиции Кавасаки пригласил его выпить.