Смерть знает твое имя

Дальше все произошло очень быстро: прижав левой рукой скользкую, покрытую густой слизью голову осьминога ко дну миски, он попытался ткнуть ему между глаз кончиком ножа, но моллюск, как будто сообразив, что с ним собираются сделать, вывернулся из-под его ладони, и нож с размаху ударился в металлическое дно, оставив на нем глубокую царапину. Миска накренилась и полетела на пол, издав при этом громкий дребезжащий звон. Живот и ноги Норито окатило холодной водой. В следующее мгновение осьминог обвил щупальцами его руку, с силой сдавил, и Норито почувствовал неприятное жжение в тех местах, где присоски прилепились к коже. Бросив на стол нож, который он все еще судорожно сжимал правой рукой, он попытался оторвать от себя осьминога, но тот лишь усилил хватку, и жжение от присосок превратилось в настоящую боль, как если бы от него отрывали куски кожи. На глазах Норито выступили слезы, и он закричал.

Впоследствии, вспоминая этот досадный случай, он думал о том, что, скорее всего, больше испугался, нежели подвергся настоящей опасности, – у полуживого осьминога с рыбного рынка едва ли оставались силы, чтобы нанести ему настоящий вред. От этих мыслей ему становилось еще более неприятно, как будто с ним случилось нечто постыдное – то, в чем нельзя никому признаваться, особенно женщинам, которые больше всего на свете презирают в мужчине слабость. На его крики прибежала мама. Увидев, что происходит, она бросилась ему на помощь – он помнил, как прижимался лицом к маминой груди, вдыхая тонкий, изысканный аромат ее духов и тихо всхлипывая, а мама отрывала от его руки извивавшиеся темно-бурые щупальца одно за другим и, оторвав их все, с размаху швырнула осьминога в раковину и обняла Норито, которого сотрясала мелкая дрожь.

– Ты в порядке, Нори-тян? Покажи-ка руку… давай помоем холодной водой, вот так…

Он безропотно подчинился, как делал это всегда, о чем бы она его ни просила и что бы она ему ни приказывала, – так же, как делали это все мужчины, которым приходилось когда-либо иметь с ней дело, включая его отца, который практически все время пропадал в компании, но, стоило ему переступить порог их дома, тотчас оказывался в ее полной власти. Причина этой власти коренилась не в строгости маминого характера и не в ее происхождении, хотя она и была дочерью весьма старинной и влиятельной семьи и окончила престижный женский университет Мияги Гакуин[90], но в ее почти магическом обаянии. Стоило только мужчине к ней приблизиться, как оно тотчас окутывало его, подобно струящейся шелковой ткани, из которой совершенно невозможно было выпутаться. Ее исключительная внешность, хрупкая фигура, нисколько не поменявшаяся с рождением ребенка, нежный голос с музыкальными интонациями, чем-то напоминавший звон ветряного колокольчика фурина в жаркий летний день, плавные движения и самые обыкновенные жесты, которые в ее исполнении казались присущими только ей одной, – вот что составляло основу ее обаяния. Каждый, кто заговаривал с ней, немедленно приписывал ей мысленно все самые лучшие качества, которыми только могла обладать женщина, и был уверен, что никогда не встречал более доброго и чистого создания, чем Саюри Такамура. Однако эти качества, которыми мама Норито действительно была наделена в полной мере, не смогли бы дать ей ту поистине гипнотическую власть, которой она обладала, будь у нее заурядная внешность. С самого раннего детства, проводя подле нее день за днем, Норито воочию убеждался, какой огромной силой является совершенная красота, и каждое замечание взрослых о его поразительном сходстве с матерью наполняло его какой-то особенной, торжествующей радостью.

– Ну вот, Нори-тян, уже гораздо лучше… – Она повернула его руку, внимательно рассматривая саднящие следы, оставленные присосками осьминога. – Сильно болит? Хочешь, намажем гелем с локсонином?[91]

Он тихо всхлипнул и кивнул, не говоря ни слова. После холодной воды боль, и до этого не слишком-то сильная, почти полностью прошла, но ему хотелось, чтобы мама подольше повозилась с ним, втирая обезболивающий гель в красные отметины. Увлечение лекарствами и всевозможными полезными для здоровья биодобавками было у нее на втором месте после готовки, и в ее аптечке, которую она на старинный манер называла «якуро:», имелись средства практически на все случаи жизни, а в холодильнике она отвела целую полку под препараты, которые нужно было хранить при низкой температуре. Для того чтобы в «якуро:» не было недостатка в сильнодействующих лекарствах, мама не ленилась регулярно посещать терапевта и брать рецепты на обезболивающие и снотворные. Неважно, что у нее не имелось явных показаний к приему этих лекарств: если бы Саюри попросила выписать ей рецепт на покупку цианистого калия, любой врач-мужчина сделал бы это, не задавая лишних вопросов.