Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Я жил в казарме, когда не дай бог кто-то фашистский знак нарисует на стене. А что было двадцать лет назад? На стенах у нас в городе что творилось? Все эти граффити. Поэтому искусственно, мне кажется, это не привьешь. Правильно коломенские сказали, что эти юнармейцы — мертворожденное дитя. Одни лозунги. Бог с ней, с политикой. Главное, что коснулось меня тогда, в детстве, уже чуть-чуть — и все стало по-другому. Конечно, поднимать архивы или отряд создать — тогда еще такого не было. Но у нас был Пименов такой, ветеран наро-фоминский, который здесь воевал, был ранен под Вереей. И он дал слово всех перезахоранивать. Я с ним постоянно контактировал, так как он в Охте работал на телефонной станции, а я техник по связи. У него было конкретно, у него были прям списки, по которым он здесь «вытаскивал». Это были захоронения. Он знал, что на ташировском направлении разбили 222-ю дивизию.

«Крокодил»[31], я помню, нам через вояк достали — такой прибор с катушкой, наушники. С ним походишь — до сих пор воспоминания — часа два походишь, наушники снимешь, а потом еще долго кажется, что они голову сдавливают — настолько тугие были. Не было же никаких приборов. Щупы да лопаты. Но поиск был видимый, земля еще не успела все это спрятать. И вот тогда перезахоранивали, даже у меня эти списки были, Пименов отдал мне часть документов. Потом очень многое я передал на Поклонку, так как думал, что все это выставят в экспозиции. Но все в запасники ушло: оказалось, что у них там своя тема.

И даже тогда иначе было: если находили, то нужно было в течение трех месяцев захоронить. Доски, гробы мы сами доставали. Но не было такого, как сейчас, что памятник охраняется государством. Ведь сейчас я же не имею права, если я нашел погибшего, сам к памятнику его прихоронить. Мне мародерство впаяют. Нужно ждать, пока это согласуется, когда у них отпустятся средства, когда даты нужные подойдут. А тогда было просто, когда работали с Пименовым, но он был ветераном, он был молодец. Народ подходил — и не было таких объявлений, как сейчас, что, мол, 26 декабря все на митинг в Наро-Фоминске: приедут десантники, покажут приемы, технику нагонят, все скажут чуть про войну — и все. И даже сейчас, я не знаю, чья это инициатива, у нас день освобождения Наро-Фоминска — 26 декабря. Но по немецким архивам, по документам, немцы отсюда ушли сами. И уже такая ерунда, что даты такой, 26 декабря — день освобождения, нету. Потому что Наро-Фоминск не был полностью немцами занят, ведь он состоит из Нары и села Фоминское. А раз не полностью был занят, то и освобождения не было. Якобы не был полностью оккупирован.

Одного я до сих пор не пойму. В последнее время же постоянно поисковики все делят, кричат: «Это наши места!» Вот ради чего? Все из-за грантов, из-за денег. Но делить-то чего? Погибших? Осколки? Да я понимаю еще местные — они нас за металлом не пускают. Там нет работы, я не выдумываю. Они броню сдают, алюминий. В Смоленщине перекапывали дорогу, колеса кололи. Или как-то сказали, что, мол, туда ты не ходи, это наше немецкое кладбище! Но это местные. А вот то, что среди поисковиков подобное происходит... Все потому, что поставлено это и на деньги, и на гранты, на почет. Кто-то со своей пенсии ездит, а кто-то на этом зарабатывает.

Вот организовался отряд «Следопыт» в школе, которая имеет отношение к 80-й дивизии. Там какие-то бывшие военные на пенсию вышли — надо заниматься чем-то. Я говорю: «Ну как, чего, давайте, ребят. Я высоту, где полегла эта дивизия, сам нашел по картам, я там столько поднял. Давайте детей — сколько таких траншей неподнятых!» Говорят: «Да ты что! Первое — это никаких выездов. У нас тут учатся дети таких людей — не дай бог ногу сломают или сучок им пропорет чего».

А вот еще хуже было. Мы вступили в объединение «Нарвский рубеж», у них есть площадочка, на которой разбрасывают осколки, — там дети и занимаются поиском. Зарплаты есть. Тишина. Патриотизм. Какой патриотизм? Ладно. Вот тебе и патриотизм. Мне один из «Следопыта» недавно написал, я ему говорю: «Нам не по пути. У меня годы ограничены, я старый уже, мне хочется побольше найти, вытащить, что-то еще узнать, неизвестного много». Ну и он же потом говорит: «А как бы к тебе самому попасть?» А я, наоборот, стараюсь ото всех отбиваться, потому что едут все за хабаром в основном.

Места, архив, надо работать, чтобы что-то найти... Московская область, например, — копать тут уже почти негде. Я серьезно говорю. Все бои в Москве и Московской области были вдоль рек, вдоль дорог и около деревень. Почему? Потому что зима, в домах все прятались, да и жили кратковременно. Два- три месяца. Там где немцы были, давно уже дачные поселки, все застроено, места нет свободного вообще. А там, например, где Смоленщина, наоборот: чужаков не пускают, хлебные места не дают — уже открытым текстом. Смоленщина чужих не пускает, потому что своим работать негде. В Калуге тоже прижимают.