Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Помню, в архиве один мужик подсказал. Я его спросил: «Почему так?» Разговариваю с местными женщинами, они рассказывали, как односельчане уходили на фронт, а потом возвращались. Ну и спрашивали у них: мол, а Петя мой или Ваня? Имя я сейчас точно не могу сказать. Солдат говорит: «Да, я знаю, он под Ростовом, вместе были, его там сразу убило, голову снесло, я сам его хоронил». А ей приходит похоронка чуть ли не за 45-й год, точно сильно позже боев под Ростовом. И она не понимает, как так. И я не понимаю. А потом мне в архиве бывший вояка (я сам-то тогда еще молодой был) рассказал, что пока потери уточняются, на тех, кто еще не числится выбывшим, получают довольствие. В строю, допустим, 150 человек, а они пишут — 154. И это так может долго болтаться, пока не уточнили. А кое-кому это даже выгодно получается. А выясняется это только тогда, когда, допустим, командир уходит и сдает роту другому. Тот, который приходит, ставит состав в наличие и говорит: «А чего это у тебя по спискам 154, а в наличии — 150? Давай сегодняшним числом укажем, что бомбежка, они погибли. Я приму столько, сколько есть». И вот тут-то и начинается путаница, понимаешь. А если один командир у роты был годами, то так и могли висеть эти два- три человека. Я тоже раньше удивлялся.

А насчет захоронений — у меня целая эпопея со всем этим. Сколько раз обсуждал это и с писателями, и с другими. Все же читают по приказам. Видят — написано, что приказывали в 41-м или 43-м году сделать уборку тел, создать для этого команды. Они не видят, как при этом команда создана: один ездовой, два легкораненых и санитарный врач. Должны после боя убрать трупы. А смотришь: например, 70-я дивизия (я по ее поводу очень спорил), у них первый бой — 300 убитых, 700 раненых — и на минном поле, и в бою. И как же они, эта похоронная команда, за два отведенных им часа (через два часа им уже нужно было брать другую высоту) смогли убрать 300 человек, хотя и указано, что приказ выполнен. Указано, что штаб был в деревне Есенная (до сих пор помню!) и они все там похоронены. Мы пришли туда, где бой был, на высоты: раз — траншейка, щуп в землю — провал, лежат, лежат, лежат. Я говорю: «Вот они».

Но я считаю, во время войны так и должно быть, потому что просто физически нельзя все это убрать: раненых бы собрать. А вот то, что с 47-го по 53-й год, когда было все еще наверху, почему тогда не убрали? Надо было поднимать сельское хозяйство, да, но потом. Я знаю, да не только я, многие поисковики знают, если места боевые, а при этом посадки запаханы — то это Хрущев. Он как-то тогда ехал, увидел в полях — черепа блестят, приказал все это запахать и посадки посадить. Ведь отказывались люди сеять хлеб там, где другие люди лежат... А потом мы сами искали, как вот здесь у нас под Ташировым. Поле ровное, паханное, а вдруг посередке кусты и никто не пашет. Что такое? Да все ясно. Подходишь — большая воронка, когда-то был памятник, вскрываешь воронку — а они все там лежат, солдаты.

Да я не знаю, стоит ли сейчас поднимать. Я тоже уже начал так думать... Когда нам старики говорили, мол, не ворошите — я удивлялся: как же так, не ворошить? Дело в том, что... Ну вот подняли мы в этот раз бойца: до того ведь человек сопрел, верховой, Ваня, две-три косточки от него осталось, котел его — и тот рассыпается в руках. А после того как останки из земли достали, они кислорода хлебнули — начнут сыпаться еще больше. Принесли их с того места, где откопали, на высоту, а хоронить будут только через год, 15-го августа, потому что захоронение в этом месте лишь раз в году. И как-то уже думаешь... Потом придешь в гробы класть — а там одна пыль уже. То есть он ушел в траву, в землю, в безвестность. Хотя по спискам-то, может быть, и есть как погибший, и даже числится как захороненный где-нибудь на мемориале неподалеку. Не знаю.

Поиск затягивает. Врать я ничего не хочу. Я рос в казарме в Наро-Фоминске, там все были фабричные, хулиганистые, у нас по молодости наш город называли «калиткой Гитлера в Москву». Здесь бои были очень серьезные... И поэтому, если я лазал из нашей казармы по реке, по лесам, меня тогда больше, конечно, интересовало железо, не буду врать. Каждому же хочется и в костре гранатку взорвать... Все пацаны этим занимались, хотя была при этом треть ребят и без пальцев, и без глаз. Я вам много хотел про то захоронение под Тошировым рассказать... Там рядом с этим блиндажом, в лесу, нашли оградку и памятник, на котором две фотографии, два пацана. Взорвались ребятишки в том месте, в 61-м году, кажется. Так жалко, и бабушки пришли ихние, когда мы солдат поднимали. А почему еще я сейчас об этом вспомнил — это был один из немногих подъемов, когда бабушки отнеслись к нам с душой. Принесли мед, молоко...

Самая главная правда. С чего все начинали. Это год 64-й, скорое всего, мне лет четырнадцать было. Всем охота пистолет найти, гранату взорвать, стрельнуть. Все лазали. К останкам вообще не притрагивались. Мы их засекали, конечно. И верховые были, и так. Но мы ими не очень интересовались.