Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Короче, было куда лупить, и, конечно, они подорвали купола, чтобы снять их. Пять лет у меня была своя Великая Отечественная война, пять лет вот этого противостояния. Я сумел найти мир с нашими ветеранами, вместе с ними поехал в Германию. Мы проехали по нашим кладбищам, и они увидели, что могилы ухожены и все в цветах. Только они никому не нужны: ни мигрантам, ни туристам, ни даже дипломатам. Эти мужики заповедовали мне, поэтому я каждый год езжу, мы с ребятами выезжаем, у нас маршруты по нашим брошенным воинским захоронениям: в одной Германии я их насчитал три с половиной тысячи примерно. Много вообще не зафиксированных. Были случаи, когда я в деревню приезжаю, в дом меня поселили как руководителя организации, а ребята жили в палатках у деревни. Разговорились с хозяевами — радушные люди — я так неохотно пояснил, что я священник, вот едем, поминаем наших солдат, по мемориалам, по кладбищам. «Да, — говорят, — а у нас в деревне лежит тоже похороненный солдат, о нем никто не знает!» — «А кто такой?» — «Да мы не знаем, Иваном называем его». — «А где вы его похоронили?» — «Так у нас у церкви лежит!» — «Можно посмотреть?» — «Можно, конечно, пойдемте». Утром идем: он у алтарной стены, как священник, лежит в цветах весь, красавец просто. Я говорю: «Кто занимается?» — «Да мы, женщины, каждую весну ходим, сажаем цветы. Знаем, что он в деревне у нас был пленным, но скончался, умер, похоронили его около церкви». Это же дорогого стоит, такие вещи...

Мы с ветеранами вот так проехались. После этого они приехали ко мне в Сологубовку и — совершенно ошеломительно для меня было — положили цветы на немецкие могилы. Это такое примирение. После этого больше никогда распрей не было. Мы с ветеранами там и памятник поставили, и крест поклонный. Сейчас решаем вопрос: он сгнил, надо новый делать. В общем, эта поездка сняла все проблемы с нашей стороны. А с немецкой — я доказал причастность немцев к разрушению, немцы поняли, что со мной опасно дело на самотек пускать, потому что я зафиксировал недолжную работу народного союза по уходу за воинским захоронениями, делал фотографии и в Мюнхене, через Красный крест, показал эти фотографии. Они за голову схватились...

Мы очень много сделали, чтобы этот проект раскрутился. И вот так, этим боком, я еще оказался связан с войной. Я провокационно сейчас спрошу: какой проект сотрудничества военнослужащих сил НАТО и Министерства обороны Российской Федерации был реализован этим летом? Вы знаете?

Ф.Д.: Нет.

В.Х.: Хорошая реакция. Военнослужащие сил НАТО и наши военнослужащие имеют общий проект. Этот проект осуществился на моем приходе. Они не поисковым занимались делом. Они вместе с немецкими солдатами пересыпали дорожку, которая ведет к храму. Вместе с тачками, со всеми делами, с гравием. Сняли старое покрытие, сделали новое и в течение недели с лишним вместе трудились. Я им экскурсии провел, рассказал все. Все было хорошо, вместе работали за милую душу. Жаль, что страна об этом не знает. Что натовцы и наши сделали вместе дорожку к моему храму, это вот действительно было.

А так вообще, конечно, где-то с 95-го года я знаю Невский плацдарм оборонительный, пятачок, Синявинские высоты, до 2003 года, наверное, мы хоронили до четырех раз в год, два весной и два осенью, иногда по 3 000 останков. Ну и вот так вот калькулируя, складывая потихонечку, я сейчас прихожу к цифре, что участвовал в захоронениях более 70 000 наших солдат, даже больше, за двадцать пять лет. Из них двадцать лет я уже как священник хороню, до этого — как дьякон участвовал.

Конечно, все это не случайно. Я ведь городской человек, меня звали в городские храмы — куда угодно, под золото куполов. Но я считал, что не достоин. И вот Господь привел меня именно в тот храм деревенский. Он был разрушенный весь, заросший. Но схватил меня намертво. На другой день я повез туда свою семью, мы там бродили, продирались через заросли. Жена спрашивает: «И что, тебя могут вот сюда, в глушь, послать?» Я говорю: «Да, могут». — «Круто!» Это была оценка неожиданная, она тоже вообще-то городской человек. И это служение в Кировском районе стало как бы промыслительным, потому что тогда еще в лесах сколько всего было. Да и сейчас полно всего... Но, повторюсь, меня будто вожатый вел к этой ситуации. И я, честно говоря, не знаю, чего я хорошего сделал в жизни, чего я сделал хорошего как священник, например, но вот то, что участвовал и участвую в увековечении памяти — это, пожалуй, важно.