Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

А у нас это как начиналось? Вы, наверное, уже слышали про это от многих других людей. Я как-то тоже поставил себе похожую задачу, мне было интересно узнать, как все это начиналось, почему именно вот так пошло. Изначально все это начиналось как в чистом виде волонтерское движение. Никаких денег никто там не просил. Условно, когда ехал в лес первый раз, я прекрасно понимал, что это будет за мои деньги, за мою тушенку. Я отдаю таким образом дань уважения. И так же жили люди, которые стояли у истоков всего этого. Тогда об увековечении памяти никто не говорил даже, потому что эта память была в головах. Рядом были те люди, которые воевали, все это помнили, им не надо ничего напоминать. Надо было просто отдать дань уважения тем, кто погиб. Похоронить их, чтобы по ним не топтались, по ним никто не ходил, не брал. Они шли и это делали. Потом же встал вопрос о том, что никто уже не знает даже о том, за что они погибали. Встал вопрос об увековечении. Это уже история в чистом виде как наука. Здесь каждая найденная пуговица влияет на что-то. Даже найденный немецкий солдат — нельзя его просто обратно в яму скинуть. Я не говорю, что его надо хоронить с почестями, кланяться перед ним. Но факт того, что он здесь находился, надо зафиксировать. Потому что еще через двадцать лет немцы вообще скажут: а нас здесь вообще не было, все это ерунда. Поэтому я и сейчас стремлюсь к тому, чтобы от нашей работы оставался максимально какой-то след. А не просто — выкопали и закопали. Стараюсь писать отчеты о том, что мы находили, куда мы шли, зачем. Это все история.

Я хорошо знаю казанцев, знаю Коноплева. Надо понять и ответить самим себе на вопрос: чего мы хотим? Взять из одной ямы и положить в другую? Или мы хотим какой-то след оставить? Казанцы ведь не настаивают на том, что именно их вариант итогового документа единственно верный. Они были готовы к диалогу, я всю эту историю изначально знаю, как это происходило. Они говорили: «Мы делаем так, предложите, как по-другому! Тогда, может быть, будем делать по-другому». Но никто не хочет вести переговоры.

А давайте зайдем с другой стороны. Сколько солдат за последние годы было переучтено в архиве министерства обороны из без вести пропавших в погибших? Я могу вам сказать. Пять! Мы каждый год рапортуем про тысячи найденных имен, но переучтено при этом пять человек. Все остальные как числились без вести пропавшими, так и числятся. А результат нашей работы в чем? Мы подняли из одной ямы, положили в другую. При этом потратили кучу денег, кто-то получил ордена и медали. А что солдату с этого? Да ничего. Все остальные не переучтены, потому что нет общей системы учета погибших. Казанцы придумали свой протокол — и большинство его заполняет; с военкомата, который должен ставить подпись на акте захоронения и отправлять в архив этот документ, эта функция снята. От общественников же не принимают документы. Вот мы проект «Дорога домой» ведем три года. Я пытался отправлять напрямую в архив документы тех людей, которых мы отвезли на родину и похоронили. Не принимают. Общего мнения о том, как должен выглядеть этот документ, нет. Нам говорят: вы договоритесь, каким должен быть документ, на основании которого мы будем списывать с учета, тогда мы и будем списывать. Поэтому я благодарен казанцам, что они хотя бы у себя собирают то, что есть, хотя бы у них на серверах это остается: есть откуда это выдернуть, если что. А так — мы работаем для себя.

В моем понимании, большая ошибка нынешних руководителей, чиновников, — что поисковик стал таким вот рыцарем без страха и упрека: все они в болоте, из последних сил... Я не знаю ни одного человека, включая меня, которому бы это было тяжело. Надо признаться себе — нам в кайф. И некоторые из нас, не все, за то, что им в кайф, хотят еще получать какие-то привилегии. Когда я в Москве работал, ко мне приходили люди — хорошие мужики, состоявшиеся, зарабатывают, — «Дай нам денег на экспедицию». Я задаю им вопрос: «С какого переляху?» Они говорят: «Мы едем копать». Ну, езжайте. Вас что — кто-то заставляет? А сейчас совет администрации кланяется поисковикам, какие они великие,

и поисковики кланяются администрации. А посередине убитые — и про них никто не говорит вообще. Ну и как это называть? Какие у меня моральные подвижки — они у каждого разные. Но мне это в кайф, и я поэтому этим занимаюсь. А государство, поставив поисковиков на пьедестал, испортило их, и многие этим пользуются: медали, ордена, значки... И получается, что, если не доведем это дело до конца — мы работаем просто для себя. Потому что нам в кайф прийти, покопаться, сделать то, что нравится, особо себя не утруждая, и еще за это медаль получить. Ну, наверное, это нечестно по отношению к погибшим? Поэтому я не считаю, что казанцы перегибают с протоколами; я считаю, что должен быть учет.