Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Вот отвезли мы этих детей туда, они там порядок наводили. Час работы, прицепили табличку, покрасили, — общественно полезное для них дело; прикоснулись к войне, видели эти окопы, они узнали об этих людях, что мы могли им рассказать, — вот, пожалуйста, патриотизм, занимайтесь. И это реально не очень большие деньги. А копать — пускай профессионалы копают! Я считаю, что профессионал — это человек, который несет ответственность. Это не великий специалист... Ну, со временем, он станет специалистом, если он несет ответственность. А если человек ни за что не отвечает, он не захочет быть специалистом, ему это неинтересно. И много таких нюансов, которые меня раздражают. Вот вы приехали копать, взрослые отряды, вы встретились на боевом месте — и вы на нем бухаете. Это что, шашлыки, блин? Грубо говоря, вы бухаете на кладбище. И никто этот момент не пресекает. Вот те, которые зарплату получают, — они бухать не будут, они работают.

У меня недавно было с ПДР то ли открытие, то ли закрытие вахты в Москве, и вот там собрались поисковики и говорят: а давайте примем решение, что не будем возить людей по домам, будем хоронить там, где нашли. Мол, путаницы много. Я сидел, слушал и говорю: «А кто вы такие вообще?» Я не бог, чтобы принимать решения, где кого хоронить, и у меня вопрос: а ты кто такой? В соответствии с законом об увековечении за все эти дела у нас отвечает глава сельского или муниципального поселения, в котором находят. Большей частью это ужасно, но по закону он за это отвечает и обязан этим заниматься. И если, например, поисковик придет и скажет: «Я хочу вот так», и если все свои эмоции и весь свой напор он направит на главу администрации, то добьется своего в итоге. А я считаю, что не имею права принимать решение, во-первых, за погибших, во-вторых, за их родственников, и, в-третьих, делать это так, как мне вздумается. Есть закон — надо делать в рамках закона. Если уже не получается в рамках закона — искать какие-то варианты.

Из-за чего у нас с Морозовым конфликт был? Он сложил 400 человек валом и говорил, что не даст их перезахоронить. Я говорю: «Почему?» — «Потому что я хочу, чтобы они были здесь». Почему Морозов должен хоронить там, где он хочет, а не там, где положено по закону? Хорошо, вот я сейчас выкопаю 200 человек и скажу, что хочу их вот тут похоронить. Кто я такой-то, чтобы решать? Закон может быть несовершенен, но это закон. Если ты не согласен — иди, опротестовывай, но не принимай решение самовольно. Это мое мнение. Вообще, я считаю, что последняя инстанция — родственники без вести пропавших, вот у них и надо спрашивать, мы ради них это делаем.

Когда ко мне приходят: двоих выкопали, одного определили, но не разделили останки, и говорят: «Давайте отвезем домой», — я не повезу. Хороните там, где нашли. Я многих вещей объяснить не могу, просто чувствую подсознательно, что это неправильно. Я, когда проект «Дорога домой» начинал, думал: надо, не надо, возить, не возить? Мнения-то разные, многие говорят, что надо хоронить с товарищами. Мы уже когда поехали, привезли в Кострому мужика, там деревня какая-то... Тыловые регионы — они же не разрушены войной, и дом сохранился, откуда он на войну выходил. Хоронили на деревенском кладбище, такой красивый сосновый бор, речка течет, мать его рядом лежит. И когда хоронили, мне как в голову кто-то постучал: а ты где бы хотел лежать? Там, где тебя разорвало в клочья, где ты ничего, кроме страха, не видел, или там, где твое детство прошло?

Мне один мужик сказал, он, хоть образования никакого не имел, но мозг у него пытливый, и он все время зачищал солдат по правилам археологии, долго-долго с ними возился и говорил: видишь, смотри, как он бежал. Туда бежал, вот это нес, вот это вот здесь было... Описывал эту всю картину. А я тогда говорил: Вася, да что мы время тут теряем, пошли еще что-нибудь откопаем. Нет, говорит, это же кто? Это человек. Вот как перестанешь видеть человека и будешь видеть кости — завязывай с этим делом. Я же, говорит, в них людей вижу.

Мне его слова в голову запали, и я представляю: вот мы берем Васю Иванова, а с ним Петрова и Сидорова. И везем к Васе Иванову домой, куда-нибудь в Сибирь. А те двое говорят: а чего в Сибирь-то? Мы не из Сибири, мы из Узбекистана. Кстати, когда ставишь себя на их место — думаешь, что они живые, — многие вопросы проще решать. Как бы ты повел себя на их месте? Или они на твоем?