Поиск становится инструментом. А поиск и общение с родственниками погибших — часть этого инструмента. Бывает, что родственникам самим ничего не нужно — и это очень губительно для той системы, которую Лишины создавали. Ведь в твоем понимании ты нацелен на благо, потому что думаешь о ком-то, ты делаешь это не за деньги, а по совести. Естественно, нагруженный идеологией человек — он гораздо страшнее, чем человек, который ради денег. Таких людей сложно сбить с пути. На этом держалась советская система: на эмпатии. И по большому счету вся эта коммунарская движуха, как я ее почувствовал, это пионерия. Ты бывал в лагерях пионерских, еще именно в советское время? Помнишь, что такое игротехника? Это блоки игр, которые на что- то нацелены: вместе хлопать в ладоши, «Снежный ком», игра на ориентацию в помещении. Каждая игра заточена подо что-то конкретное: сплочение коллектива, образование взаимосвязей. Это история, в которой ребенок психологически расслабляется. И так вожатые с помощью игр всю смену руководят детьми. И под конец у ребенка появляется ощущение, что рядом с ним — лучший друг. Но это не так: он его знает две недели. Лучшим другом ты никому не станешь за две недели, это иллюзия. Создается среда для того, чтобы ты не был отдан сам себе. Коммунарская среда, не только лишинская, это «Дом-2», просто из этого делали шоу. Все эти огоньки, общие сборы. Там просто другая смысловая нагрузка, другие идеи. До смешного. «Дом-2» — это коммунарство, схема одна и та же. Вот есть топор — им можно срубить дерево или срубить голову. Так же и игротехника, которую я вспоминал. Как по мне, она не очень честна, потому что у ребенка нет шансов. Тебе говорят, что в этой среде надо улыбаться, и ты будешь улыбаться, я это сам видел. Нас, вожатых, три недели мучали, мы прошли все методички по всем этим психологическим играм. Может быть, встречался с таким: когда человек встает на возвышение, падает спиной — и остальные должны его поймать? Это игра на доверие психологическое. Но создание коллектива — это очень долгий процесс. Честного коллектива, который не развалится, случись что. А игротехника — это история, когда можно держать ситуацию под контролем, который удобен тебе. И то же самое — коммунарство. Это игра. Это создание микромира, микросоциума. И, безусловно, у Всеволодыча получалось играть в эту историю, до сих пор их окружают эти люди, бывшие воспитанники приезжают.
Здесь еще момент, что это детство, а детство всегда прекрасно. Это тот подробный мир, которого взрослый человек уже не видит. Ну слушай, в детстве ты удивляешься вообще всему: котенку, растению, зажигалке, чему угодно, все это — максимально круто. А в подростковом возрасте — алкоголь, первые ощущения и чувства. Я вспоминаю из детства, мой друг рассказывал, как они разбили остановку, стекло вынесли из пневматического пистолета. И это был восторг, это было в новинку, потому что ты нарушаешь какие-то правила, живешь полной жизнью и так далее. Детство в любом случае будет контрастней, чем настоящее.
Изначально Всеволодыч был биологом, но я могу даже с точки зрения зоологии провести логическую цепь к тому, чем они занимались позже. Есть же зоопсихология. Если глобально рассуждать, зоопсихология — это психология вида. И конечно, это были такие люди, которым нужно было кому-то помогать. И был социальный запрос, который лежал на поверхности. Пионерия же не работала, вся система советская рушилась. Все старые идеи уже не работали. Была та же ширма ненастоящая: ровно то же, что и сейчас происходит.
Макаренко возник все-таки во времена раннего коммунизма, когда ко всему относились очень серьезно. Социализм — это утопия, это можно прочесть у Маркса, а его труды до сих пор работают. Сколько бы мы их не отрицали. Любая идеология, если она искусственно создана, — про то, что мы братья, и вот это всё — требует подогрева. Мы должны понимать, что человек — это животное, опупевшее, как я изначально говорил. Мы все пупы. Мы для себя важнее всего. Об этом говорит и инстинкт самосохранения, размножения, продвижения генофонда. И мы не можем это отрицать, так как это доказано биологией как наукой. А в моем понимании — вся советская история противоречила естественному. И поэтому она не могла состояться. Но это был крутой опыт длиной в семьдесят пять лет. Условно семьдесят пять, на самом деле меньше. Выгорание началось уже после сталинизма.