Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Это Баужан говорил хорошо, на одном с ним были понимании. Мне было важно, чтобы он на отцово письмо ответил. Нужно было понять, получит он его или не получит, и сказать, что мы сейчас там ходим, там работаем, в Волоколамском районе, что у папы были вопросы. А вот эти ребята-фронтовики — они очень дорожили письмами. Не телефон. Это вот как сейчас: письмо в конверте или эсэмэска. Ценится письмо в конверте. Или большое — по имейлу. Телефонный звонок — фигня, важно письмо. И они выбирали, на какое письмо ответят, на какое — нет. Он сказал: «Если я от вашего папы такое письмо получу — я отвечу, я обещаю».

Не успели. Ему тогда немножко осталось. Но это было круто. Как Белаш сказал, когда заходил к нам, что вы свое дело делаете, мы — свое, и хорошо, что мы есть.[105] И вот от Баужана такое же уважение. Хотя меня пугали, что пошлет — неважно, женщина или не женщина, что резкий, еще чего-то. Все нормально — я нашла с ним общий язык. Мы бы с ним встретились, но он был в санатории, а у меня «космонавты» на руках. Поэтому и не удалось. Но самое главное я тогда поняла — что все это не просто так. И что друзья погибшие им покою не дают. И знаешь, это не был праздный вопрос: сначала мне показалось, что это любопытство такое вроде «а там грибов много». А потом, когда они повторили... Ты же не будешь просто так такие вопросы задавать. Это сколько же должно было там лежать, и даже не захороненных, чтобы такие вопросы задавать. Если бы это была могила, то так бы и сказали. Про могилу так спрашивать не будут. «Не находили ли» — они их там оставили как вещь, обронили. Я потерял, а вы не находили — как ножик.

А с панфиловцами я как встретилась. У нас какая-то родня жила в Алматы. Были деньги лишние — мы собрались и полетели туда с мужем. Как сейчас помню: День авиации, и в самолете искали бомбу. Это было в начале 80-х. Вечер, август, жарко ужасно [...] И задание у меня было — поскольку наш район тогда был Волоколамский — дойти до панфиловцев. Они тогда в центре сидели, помещение было там, где Вечный огонь. Они мне и не удивились, скорее обрадовались. Мы ведь и ходили по «Волоколамскому шоссе», теми же проселочными тропами и дорогами. Мы шли маршами: где у них ночевка — там и у нас ночевка. Считай, прошло каких-то тридцать лет, если это 74-75-й год. Мы тогда еще даже с местными не общались, просто ходили этими дорогами — мы это все прочувствовали, с этой книжкой на привалах. По ней — как по компасу. Окопы были на Дубосековском разъезде — мы в эту грязюку заходили. И там тогда еще деревяшечки эти сохранились: окопы были обшиты. И стога осенние. Но памятников еще никаких тогда не было. А стога эти скошенные — как танки. Вот это я очень хорошо помню. Осенний поход был: над тобой грязь, под тобой грязь. И вот эти стога — как танки.

СТЕПАН ЛИШИН

Недавно папу коллега по работе попросил найти могилу его отца, мы и поехали. Представляешь, что такое Орел? Черноземье, поля бескрайние — тоска. Для меня это было шоком, потому что и леса-то не видно. (Это даже не сам Орел, город Ливны, Ливенский район.) Там мы сразу вышли на местных поисковиков, и они показали, где лагерем встать.

Ездили я, батька, и три подростка с нами было. Пэтэушники. Обычно же как, в деревню выходишь — делаешь опрос: где стояли немцы, где стояли наши, где могилы? Вдруг еще чего помните? А тут опрос был в таком виде: «Мы ищем одного солдата, одного человека, может, что слышали?» Для меня это была очень частная, классная история. Когда мотивация идет не от тебя, а при помощи кого-то другого.

Коллега отца, мужик уже в годах, просто сказал, мол, давайте где-нибудь поставим памятный знак, что здесь погиб. Но мы нашли, кстати, один двор, где семья знает, что напротив этого двора закопан человек. Что могила там была всю жизнь. Бабки, три сестры, сказали, что могила должна быть буквально вот здесь. А медальон они после войны забрали у него. Даже сказали фамилию этого человека. Мы сразу по ОБД посмотрели: это оказался артиллерист, дислокация подразделения была очень далеко, его сорок километров оттуда везли. Привезли, он умер — закопали напротив дома. И вот, понимаешь, люди в курсе, что здесь кто-то похоронен, всю жизнь знают про эту могилу, но ни крестика, ничего. Им по большому счету все равно.