Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Был коммунарский отряд. Всеволодыч работал в институте, как я помню. И работал со студентами, поэтому сначала был студенческий коммунарский отряд, взрослые люди. Насколько мне это понятно, я же не из того общества, люди устали от довлеющего большого брата, искусственного общения и старались куда- то спрятаться. Создавались КСП, которые убегали в лес и создавали какие-то междусобойчики, где могли на равных общаться, делиться, петь что хочется, их никак не ограничивало ничего, кроме общей морали. То есть запрос был на это, запрос был на общение. На самореализацию, которую власть не могла позволить в каких-то моментах. Сама система изжила себя, а молодежи все равно хотелось развиваться. Когда тебе говорят о каких-то старых идеалах, которые ты можешь проверить, а они не работают...

Затем как раз были педагогические поиски социально-важного дела: потому что без этого опять получается морковь. Люди приходят в новое общество, а тебе ничего не предлагают. Если предлагают просто общаться, то долго это не продержится. У нас с тобой общих интересов нет — мы поговорим и разойдемся. А тут есть дело, важное, которое вызывает эмоции: когда говоришь, что ты поисковик. Хотя тогда это еще не было мейнстримом, тогда власть вставляла палки в колеса. Ну потому что наша армия самая зеленая, самая сильная, и павших нет. Ведь Лишины начали в 70-е. А после войны высылали покалеченных за 101-й километр и не парились. В 80-х даже была чистка, когда была Олимпиада. И эта история привела к вопросу о человеческой жизни: Советский Союз ее обесценил, показал, что один человек — ничто. Причем сам человек должен это понимать — и радостно этому содействовать, бросаться на амбразуру.

В том понимании, в каком сейчас существует «Долина», вахты прошли мимо меня. Я могу смотреть фотографии: расчет с калашами, люди, деревня, но не могу определить, что это именно вахта. Вахта, в моем понимании, это когда стоит двадцать отрядов на одной точке. Я этого не застал в осознанном возрасте.

Мой отец создал отряд «Долг» в 95-м году. Эту историю я более-менее осознал. Он был педагогом и географом, и первый его коллектив, с которым он до сих пор общается, сделал турклуб. Они собирали молодежь и ходили в походы. Как многие делают это и сейчас. О поиске речь вообще не шла. Отец защищал какие-то подмосковные маршруты и по ним ходил с ребятами. Уже в 95-м году он набрал их с улицы. И я помню себя восьмилетним в этой среде: абсолютно уличные пацаны, которые не вписывались в коммунарскую систему никаким макаром. Есть же, помимо Макаренко, Сорока-Росинский[106] — это он описан в «Республике ШКИД». Он не был самоучкой, дипломированный человек, наукой занимался, был педагогом. И они с Макаренко параллельно существовали. Но методы Сороки-Росинского сильно отличались, они наличие советского режима не учитывали. В их системах, которые работали на одно и то же, была большая разница. И у моего бати было много споров со Всеволодычем именно по поводу вопросов «Почему я прав?», «Почему я должен решать за кого-то?» И если брать меня — я знаю и Сороку-Росинского, и Макаренко — я за Сороку-Росинского, потому что в этой системе больше человека, конкретного человека. Сорока-Росинский умудрялся, если подросток куда-то шел, создавать ему условия для развития тех особенностей, которые у него были. Макаренко, как и Лишины, создавал все-таки более-менее социалистическую модель общества, эту маленькую ячейку.

Модель, с одной стороны, классная, мы этого и хотим: чтобы все люди думали о друг друге. Но это так не работает, потому что науки зоология и биология говорят о другом: если человек одаренный, то почему он должен жить как все. Человек, допустим, может заработать больше средств и жить более качественной жизнью. С чего мы вдруг решили, что он не должен так делать? Что он должен жить на сто двадцать рублей и быть счастливым? А у него гонора, возможностей, таланта — на большее. Наверное, все-таки социалистическая модель парализует людей... Но, возможно, в подростковом возрасте это важно пережить.

Если брать отцовскую историю, то он набрал в первый раз таких, конкретных пацанов. Он купил их поиском, как каким-то таинством. Почему именно Ржев у отца? В первую очередь потому, что у нас подо Ржевом был дом. Дом родителей моей мамы, который пустовал. И туда можно всегда было ездить. Деревня Макарово, Глебовский сельсовет. Тот угол, где живет Виктор Морозов, мы начали осваивать в 2002—2004 году, я уже подростком был. Я знаю, что дедушка с бабушкой появились там намного раньше, мы — позже.

Мы долго базировались в Макарово. У нас было какое-то финансирование, и я хорошо помню, что было много взрослых людей, которых отец приглашал. Очень много взрослых людей с нами ездило, потому что не было работы. Какие-то семьи просто выживали в этой тусовке. За счет финансирования покупались продукты и делалось какое-то общее дело. Была в прямом смысле коммуна. Какие-то минимальные условия и цель — нас воспитывать. Или поиском заниматься.