Мы можем верить только своим глазам, поэтому, если ты поднимаешь археологией, ты можешь понять, что произошло. Если звери растащили, значит, они растащили, ничего не поделать, если снаряд попал — тоже.
Мы подняли один раз санитарное захоронение, достаточно большое, там человек девять было. Для нас это одно из первых захоронений, которое было именно санитарное. Сначала это была воронка, но ее выровняли, сделали из нее могилу, была, видно, возможность такая. И люди там лежали плашмя. А тогда сил у нас было много: куча подростков восемнадцатилетних, они вполне себе уже копали. (Понятно же, что тринадцатилетний подросток много не выкопает. С этим связано то, что мы мало находим и мало поднимаем: если ты занимаешься с подростком, то у него сил меньше.) Я сам, наверное, года четыре с ребятами ходил. Была тема — поиск, но мы просто ходили, чтобы они научились не обращать внимания на ноги, не уставали. Потому что когда ты начинаешь ходить и копать, то умираешь моментально. Обычно же, по закону подлости, от раскопа километров десять до лагеря — и ты ходишь.
И вот в этом Папино мы поднимали яму, это была весна — обычно так не делается, но решили поднять. Воды по уши. И мы поднимали археологией. Я тогда протащился от этого метода. Глубина залегания останков была где-то 1,8 метра, то есть больше щупа. Мы нашли контур ямы, в которой лежали останки, и обкопали вокруг нее шурф. Вышел раскоп примерно пять на четыре метра, сделали водоотливные каналы. И в результате получился стол, на котором лежат люди, могу даже фотографию показать. Это очень наглядный был раскоп для меня. Видно было, что это именно санитарное захоронение: лестничные шины на руках и на ногах, остатки бинтов. Но люди были в исподнем, поэтому никаких личных вещей не нашли. Зато, благодаря археологическому методу, не пропустили медальон. Он был один, общий, лежал ровно посередине могилы. Мы его не прочли: до сих пор у меня лежит, сама бумага есть. Он был в гильзе, а там приходила-уходила вода, заполнен медальон, скорее всего, был карандашом, и его промыло. Видимо, он был цементирован: соль меди, из которой гильза сделана, бумагу пропитала, из-за чего бумагу было не разлепить. Пришлось прибегать к химии. Вымыли медь из состава бумаги, бумага раскрутилась, но на ней уже ничего не было. Возможно, позже проявится, бывает такое, если писали химическим карандашом. Он проявится только тогда, когда нормализуется бумага. Производство бумаги было щелочное, а окружающая среда — это окислитель очень сильный. Поэтому как раз некоторая бумага вообще разваливается, рассыпается. Но это только при условии, что к бумаге не было доступа кислорода. Если доступ был, с водой допустим, то все сложнее. Но бумага по факту есть, и это был медальон в центре, завернутый в гильзу, заткнутый палочкой, завернутый в какое-то тряпье, ровно посередине этой ямы. Значит, он не чей-то, а просто записка об этом захоронении. Так что оно, скорее всего, фиксированное, но мы не смогли его идентифицировать по месту. Только я на этом пятаке уже поднял около пяти ям. И все это захоронения госпитального характера: потому что в Папино был госпиталь. Но документов по этому госпиталю пока я не видел. Мы ездили в архив искать, хутор Папино — это деревенское название, на карте там другое название. Много названий, сложно привязаться.