Smirnskiy_Posle_Gomera

преемственную связь с величайшим поэтом эллинского мира (Strab. XIV, 1, 37).

Переоценивая роль литературно-исторических аллюзий в поэме, ряд

исследователей проявляет скептицизм в отношении автобиографиче-

ских сведений, сообщаемых о себе её автором. Кроме того, низкий со-

циальный статус «пастуха овец» кажется им не соответствующим

демонстрируемому им образовательному уровню7. Поэтому они вслед

за Родоманом стремятся трактовать этот образ как иносказательное обо-

значение учителя и «стада» учеников, что вполне возможно, особенно

учитывая популярность данной аллегории в античности, но вместе с тем

совершенно необязательно. Рассказ о том, как поэт в ранней молодости

пас овец, вовсе не означает, что он являлся низкостатусным работником

того или иного типа. В конце концов, и Гесиод, в подражание которому

составлено обращение к музам в поэме «После Гомера», был отнюдь не

пастухом в собственном смысле слова, а наследником процветающего

домохозяйства. Иными словами, ему приходилось пасти овец отца на

Геликоне не чаще, чем заниматься другими хозяйственными заботами.

Однако поскольку подобного рода деятельность связывалась в тради-

ции с поэтическим вдохновением, именно ей среди всех возможных бы-

товых занятий юноши из состоятельной семьи отдаётся предпочтение

при описании первого явления муз к будущему певцу в молодые годы.

7 James, Alan W. & Lee, Kevin H. A Commentary on Quintus of Smyrna, Posthomerica V. Leiden: Brill, 2000, 4.

Квинт Смирнский ПОСЛЕ ГОМЕРА

10

Дополнительным подтверждением западноанатолийского происхож-

дения Квинта является заметно более глубокое знание им местных реа-

лий. Если основные ахейские царства представлены в поэме вполне

шаблонно — «конелюбивая Фтия», «тучная землями Спарта», «вечно за-

сушливый Аргос» (Q. Smyrn. I, 673; III, 570), то при переходе через Эгей-

ское море уровень детализации в описании тех или иных мест,

святилищ и разного рода достопримечательностей начинает соответ-

ствовать требованиям, предъявляемым к хорошему путеводителю, —

такое множество самых мелких деталей здесь содержится. Взять ли по-

добную женской фигуре скалу у подошвы Сипила, в которой видели

обращённую в камень Ниобу (Q. Smyrn. I, 293–306), молочного цвета

поток, вытекающий из пещеры Эндимиона (Q. Smyrn. X, 132–137), сад и

холм в окрестностях Смирны (Q. Smyrn. XII, 310–313) — в каждом случае

неизвестные из других источников подробности и эмоциональная на-

сыщенность соответствующих фрагментов заставляют видеть в них ско-

рее впечатления очевидца, нежели плод книжной учености.

Современные исследования демонстрируют высокую степень близости

этих описаний реальному характеру местности между рекой Герм и гор-

ным хребтом Сипил в исторической Лидии. Кроме того, постулируется

связь между упоминаемым в поэме «Садом Избавления» — ὁ Ἐλευθέριος

κῆπος (Q. Smyrn. XII, 312) — и традицией празднования Элевтерий в

Смирне8.

Не менее показательно несомненное знакомство Квинта с локаль-

ными легендарными традициями западной части Малой Азии. Именно

за счёт местных анатолийских мифов (и только за счёт них!) он позво-

ляет себе в ряде случаев дополнить основной канон троянских преда-

ний. Наиболее ярким примером здесь может служить история ликийца

Скилакия, спутника Сарпедона и Главка, единственным из всех ликий-

ских союзников Трои вернувшегося на родину и побитого там камнями

(Q. Smyrn. X, 147–166).

Таким образом, наличие у автора поэмы «После Гомера» самых тес-

ных связей с западной Анатолией устанавливается достаточно надёжно.

Значительно большие трудности вызывает определение временных

рамок его литературной деятельности. Самый очевидный в этом отно-

8 James, Alan W. & Lee, Kevin H., 2000, 4.

Квинт Смирнский и его продолжение гомеровского эпоса

11

шении ориентир — римское имя сочинителя — отметил ещё Констан-

тин Ласкарис, закономерно отнесший поэму к тем временам, когда «рим-

ляне господствовали над греками»9. Родоман10 подкрепил данный вывод

ссылками на описание травли зверей в амфитеатре (Q. Smyrn. VI, 532–

536), а также пророчество об основании Энеем великого города на

Тибре и распространении власти его потомков «от восхода до заката»

(Q. Smyrn. XIII, 336–341). Всё, что добавила к этому позднейшая критика, носит в большей или меньшей степени гипотетический характер и про-

должает оставаться предметом многочисленных споров.

В частности, не могут считаться вполне убедительными попытки

уточнить датировку поэмы, исходя из времени распространения упоми-

наемых Квинтом схваток с дикими зверями (Q. Smyrn. VI, 532–536) в вос-

точных провинциях римской империи. Если первое знакомство

населения Малой Азии с этим видом зрелищ при Августе ещё может

служить определённой хронологической границей, то соотнесение их

отмены с правлением Константина или Феодосия11 — фактически не-

верно. После опубликования Миланского эдикта перестали предавать

казни в амфитеатре христиан. В 392 году были запрещены любые язы-

ческие религиозные церемонии, к числу которых теоретически могли

быть отнесены олимпийский игры, гладиаторские бои и травли живот-

ных. Однако из «Дигест» Юстиниана следует, что схватки с дикими зве-