Смуглая леди (сборник)

— Такой же красавец, такой же красавец! безапелляционно повторил хозяин и отпустил

его руку. — Ну, наверно, хотите умыться и отдохнуть с дороги? Идемте, — как раз ваша

комната свободна!

Они прошли коридор и стали подниматься по лестнице.

— И ведь ни одна ступенька не качнется, — похвалил Шекспир.

— А у меня в доме ничего не шатается, мистер Виллиам, — ответил Волк, мельком

взглянув на Шекспира. — У меня все крепко, — продолжал он с нажимом, — и дом, и двор, и

потому что я за этим смотрю по-хозяйски, я…

И тут вдруг Шекспир приглушенно вскрикнул, выпрямился и, конечно, упал бы, если

бы хозяин вовремя не успел подхватить его за спину.

— Ну-ну! — сказал Волк, удерживая в руках его тело. — Ничего, ничего! Ну-ка, сядьте на

ступеньки.

Закинутое назад полное лицо Шекспира полиловело, а на висках, как пиявки, вздулись

извилистые черные жилки. Он все хотел что-то сказать, но челюсть его отваливалась и

отваливалась, и изо рта лезли длинные ленты слюны. Волк стоял, держал его за плечи и

говорил:

— Ничего, ничего. Сейчас все пройдет!

Но как будто огромное деревянное колесо шло по телу гостя, давило грудь, ломало

ребра, и он все выгибался и выгибался под его страшной тяжестью, задыхался и ловил

руками воздух. Так продолжалось минут пять.

Наконец Шекспир облегченно вздохнул, открыл и закрыл глаза и встал. Потом

дрожащей еще рукой вынул платок и обтер лицо.

— Извините, — сказал он пересохшим, но уже бодрым голосом, — я вас испугал. Вот так

накатит иногда на меня…

Губы у него мелко дрожали, а по щекам бежали слезы.

Хозяин, не отвечая, молча взял Шекспира за плечи и повел. Довел до кровати и,

сбрасывая одеяло, сказал:

— Ложитесь! — Шекспир что-то медлил. — Да ложитесь как есть. Я все сделаю.

Он положил его, ловко стянул с него сапоги со шпорами и поставил возле изголовья.

Потом подвинул стул и сел. Шекспир лежал, смотрел на него и улыбался. Он чувствовал

себя очень сконфуженным, как будто его кто уличил во вранье.

— Как же вы ехали? — спросил тихо Волк, помолчав.

— Да вот так и ехал! — ответил Шекспир.

Волк покачал головой и с минуту смотрел на него, что-то соображая. Сзади скрипнула

дверь. Толстая, трепаная девка заглянула в комнату и деликатно хмыкнула.

— Что ты? — спросил ее Волк, не оборачиваясь.

Девка опять хмыкнула и пошаркала ногой по полу.

— А это раньше надо было, — сказал хозяин спокойно. — Убирайся. Ну а играли вы как

же?

Шекспир молчал.

Хозяин встал.

— Так, может, обед вам принести сюда?

Шекспир кивнул головой.

— Но без вина? Без вина, конечно! После припадка пить нельзя. Да и вообще — вы свое

уже отпили, правда? Ну и женщины, конечно, тоже нельзя. Помните смерть Рафаэля? Умер

на чужой кровати. Ну, если и с вами что-нибудь случится, что же мне тогда за вас Джен-то

скажет? Нет уж, отца крестного надо беречь и беречь. А случайная женщина и случайная

смерть — две родные сестры. Так-то, мистер Виллиам.

Волк ушел, а он лежал на кровати и думал. Мысли налетали на него и сразу

обхватывали всего, как ветер шумящую листву. Сперва он думал: "Надо обязательно

добраться до дома и позвать нотариуса. А то она и своей свадебной кровати не увидит!

Бедная моя старуха! А что ты хорошего еще видела в своей жизни? Одну ругань!"

Потом: "Ну а до этого, конечно, еще далеко, лет на пять меня хватит. А все-таки надо

позаботиться загодя".

Так прошел час, а он все лежал на кровати и смотрел на потолок, мысли по-прежнему

захватывали его; как всегда, это был бессвязный вихрь — одного, другого, третьего, — все

без начала и конца.

Он думал еще:

"Питер прав, нужно же было мне скакать сломя голову неведомо зачем!"

(Джен хотел видеть, Джен хотел видеть, Джен хотел видеть — вот и скакал.)

"… Полежу еще немного и спущусь. "Без вина, конечно!" А вот выпью при тебе целую

кварту, тогда ты прикусишь язык".

(Спускайся не спускайся, Джен-то нет…)

"Двойной родственник… смерть Рафаэля…

Ах, Волк! Хитрейшая бестия он, скажу вам по совести. Почему он, когда ему

рассказывают, сидит и молчит и никогда ничего не спросит? Потому что он знает: ври не

ври, а все равно скажешь правду. Но я-то не из таких! Бросай не бросай мне червяка, я на

него не клюну, помни это, пожалуйста… Смерть Рафаэля… А что, если я с этой самой

кровати и явлюсь в царство небесное? О, тогда я буду полон всеми смертными грехами, и

сегодня прибавится еще новый (не бойся, сегодня ничего не прибавится — ее-то нет!). Я

скажу тогда: Господи, конечно, я большой грешник, но, сказать по совести, корень всех

моих грехов — моя женитьба. Все, что есть нехорошего, мелкого в моей жизни — все

наползло оттуда. От нее я и одинок. Ни дома, ни семьи, ни детей, — только могила сына да

три деревенские ведьмы над ней — вот все, что у меня осталось под конец. Да еще ты, Джен, если это верно, что ты меня любишь.

Да, надо будет сразу же позвать нотариуса и составить завещание, но Господи, Боже

мой, ты же знаешь, я никогда не любил ее, такую безобразную, грубую, плечистую — ни

дать ни взять, переодетый мельник. Когда мне было восемнадцать лет, ей уже стукнуло

двадцать пять. А вообще, Господи, все получилось очень просто, — ты же знаешь, я был