Смуглая леди (сборник)

— И все равно не пролезет! — вдруг разом зло ощерился Блонд. — Ее величество помнит

историю с этой цыганкой! Граф! Хорош граф! При покойном короле Генрихе VIII (да будет

благословенна его память!) их бы обоих выгнали воловьими бичами из города.

— А теперь они при дворе! — времена переменились.

— Что говорить — был бы этот великий государь жив, и мы не собирались бы тут, -

вздохнул Ретленд; он был высоким, длинным, светловолосым молодым человеком. До сих

пор он тихо сидел в кресле и о чем-то думал, а теперь вдруг встал.

— Пойду к графу, — сказал он на ходу, — посмотрю на этого актера.

Он вышел.

Граф Блонд прошелся по зале.

— Нет, любопытно, любопытно, — сказал он задумчиво и заинтересованно, — весьма,

знаете ли, любопытно. А значит, он все-таки пришел! Не побоялся! Молодец! Если в толпе

найдется хотя бы сотня таких…

Он остановился среди залы, посмотрел на свои руки и докончил:

— … сотня хороших горланов из черни, дело может пойти совсем-совсем иначе. Это

великая сила чернь! Скажите, пожалуйста, все-таки пришел. Нет, как хотите, но это очень-

очень хорошо!..

Шекспир вошел и осмотрелся.

Говорили, граф ходит, а он не ходил, он сидел и писал. Только когда они вошли — он и

начальник охраны, — граф поднял на минуту голову и кивнул Лею, отпуская его.

Лей вышел.

Шекспир к столу не подошел, а остался стоять около двери. Эссекс все писал и писал, низко наклонив голову. Его рука безостановочно, хотя и не быстро, шла по бумаге. Только

раз, когда Шекспир отодвинул мешающий ему стул, он поднял глаза, посмотрел и

улыбнулся так, что только слегка наморщилась одна щека. Это значило — пусть Шекспир

обождет: он рад ему.

— Так как с Ричардом II? — спросил Эссекс через полминуты, не отрываясь от бумаги.

— Как вы приказали, — ответил покорно Шекспир, — я уже снял "Ромео".

Он стоял около стены, заложив руки за спину.

— Деньги вам заплатят сегодня же, — сказал вдруг Эссекс. — Десять фунтов. Я уже дал

распоряжение моему казначею.

— Благодарю вас, ваша светлость, — серьезно ответил Шекспир.

Продолжая писать, Эссекс коротко кивнул ему головой. Потом, кончив страницу,

оторвался от бумаги, посмотрел на Шекспира и улыбнулся широко и открыто.

— А вы садитесь, мистер Шекспир, сейчас кончу, и тогда… Одну минуту! — Он

продолжал писать. Шекспир сел на стул, вынул платок и обтер влажный лоб. Он был

высоким, тучным, любил ходить быстро и потому летом изрядно потел.

В эти же дни он сильно волновался, но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил

это. Вот сейчас Эссекс сказал: "Мы вам заплатим", — и он спокойно и очень деловито

ответил, что очень хорошо, если заплатят: деньги театру нужны — все так, как будто ничего

не произошло и он ничего не подозревает. Этого тона и следует держаться. Было

темновато. Пучок свечей в бронзовых, узорных канделябрах с итальянскими хитрыми

грифонами освещал только стол, русые волосы графа и желтую кипу бумаг. Граф был одет

очень просто — в черный костюм с широким поясом. На столе поверх кипы стояла высокая

чаша, сделанная из продолговатого страусового яйца и по ней тоже вились строченой

серебряной чернью пальмовые листья, виноградные гроздья и какие-то плоды.

"Как череп среди бумаг", — медленно подумал Шекспир о чаше. Он уже успокоился.

Было в этой обстановке, в набросанных бумагах, склоненной голове спокойно пишущего и

обреченного человека, в его скромной, черной, совсем простой одежде что-то такое, что

наводило на мысль не о восстании и гибели, а о другом — спокойном, глубоком и очень

удаленном от всего, что происходит на дворе и в фехтовальной зале.

Так, при взгляде на бумаги ему почему-то вдруг вспомнились и его бумаги, и его

незаконченная трагедия, та самая, что вторую неделю валяется на столе и никак к ней не

может он подступиться. Первую сцену он написал сразу, а потом заело, и теперь не

пишется. То была свирепая история о датском принце и о том, как он зарезал

подосланного к нему шпиона; кровь спустил, а тело сварил и выбросил свиньям. Принц

притворялся безумным для того, чтобы можно было безнаказанно убивать своих врагов, а

может быть, верно был сумасшедшим, ибо он обладал даром пророчества. Разобраться

было трудно, и он не знал, что надо было делать с таким героем. Непонятно, как старый, опытный хронограф мог им восхищаться. А пьеса должна была быть доходной, ибо в ней

были и духи, и дуэли, и отравления, и убийство преступного отчима, и поджог замка, и

даже такая диковинка, как театр в театре. Сейчас он думал, что пылкому и веселому

Ричарду Бербеджу очень трудно придется в этой роли отцеубийцы и поджигателя. Но что

делать? Именно такие пьесы и любит публика. Надо, надо найти ключ к герою — понять, кто же он есть на самом деле, объяснить его поступки.

Он смотрел на Эссекса.

Эссекс вдруг бросил перо и встал.

— Ну, все, — сказал он с коротким вздохом. — Готово! — Он слегка махнул рукой. — А как

ваша новая датская хроника, сэр? — Он особенно выделил слово "сэр", ведь именно ему

был обязан Шекспир своим дворянством.,

— Пишу, — ответил Шекспир, присматриваясь к бледному лицу графа, с которого

глядели на него быстрые, беспомощные глаза. — Все пишу и пишу.