Смутные годы

– Всё должно быть в одних руках! И потом – кто указы-то пишет? Ты, что ли?! – спросил Ляпунов Заруцкого. – Ты не обучен грамоте даже! Хм! Я пишу указы, рассылаю по всей земле! Тут моя власть! – чётко заявил он.

– Какая твоя власть?! – удивился Заруцкий. – Такая же, как и моя!

Он начал злиться на Ляпунова.

– Ты, Прошка, задеваешь моих казаков и атаманов! Очень задеваешь тем твоим приговором! Знаю я: не земские стоят за ним! Ты стоишь! Атаманов моих потеснил этим приговором с поместьями! И казаков тоже! Как это получается у тебя, а?! Вот тут, в моих таборах, многие казакуют! Ушли от своих господ! Крестьянствовали, на земле сидели! А сейчас её же защищают от поляка! А ты им приговором этим: пойдёте, мол, опять под своих господ, за крепость! Как, скажи на милость, после того чтоб они на тебя смотрели? А-а!

Ляпунов резко бросил ему обвинение, что его казаки воруют, грабят по волостям.

– Да, не без того! – согласился Заруцкий. – А чем, скажи, им быть сыту? Ты же припасов-то не дашь! И земля твоя тоже! А твои земцы, те же сыны боярские, бегут со службы! С государевой бежали! А сейчас-то, в безгосударское время, и подавно!.. Сыты они! А сытый-то плох – как работник, так и ратник!..

Ляпунов исподлобья глядел на него, пока он говорил.

– Казацкое атаманьё! – с нескрываемой злобой тихо процедил он сквозь зубы.

– Ну, Прошка, гляди! – стал раздражаться Заруцкий на него от обиды за своих казаков. – Твои вояки-то, дворянские сынки, вон – опять побежали по домам! Под Кромами бежали! И сейчас бегут!

– А твои казаки – что! – не уступал ему Ляпунов. – Только грабят, насилие творят!

– А куда им бежать? У них ведь дома-то нет! А уж тем более поместий! Ты же их, моих атаманов, лишил поместий за их верную службу против поляков вот здесь, под Москвой! Ведь у них только и есть – кибитки да юрты! Как у степняков! В них и зимуют! Вот их жизнь – бродячья!..

В этот раз они разошлись мирно. Но каждый понимал, что схлестнуться ещё придётся здесь, под Москвой, деля власть.

* * *

На Ильин день [96]в таборе казаков Заруцкого всё шло как обычно. Казаки с утра неохотно и долго поднимались со своих лежаков, пригревшись в постелях. Наконец они стали выползать из шатров, палаток и татарских юрт. С похмелья все ругались.

У огромных котлов таборные кашевары ударили в колокол, созывая на раздачу пищи. Каша с салом, а к ней, в придачу, каравай хлеба на десяток человек. Получив каждый своё, казаки расползлись по палаткам. Паёк был скудным.

В середине дня вспыхнуло волнение, давно уже назревающее.

Заруцкий велел Бурбе узнать, что там. Вскоре Бурба вернулся.

– Плещеев поймал у Николы на Угреше наших казаков! И приказал пометать в воду! – сообщил он. – За делом, говорит, словил!

– Ну, малость побаловались казаки! Чей-то дворишко разорили? С кем не бывает, – стал оправдывать Заруцкий своих казаков. – И за это сразу садить в воду!..

Бурба, послушав его, ушёл от него с наказом: присматривать за порядком в таборах.

События же в таборах разворачивались стремительно. Они вышли из-под контроля того же Заруцкого. Их уже не мог остановить даже он.

– Давай круг!.. Круг давай! – носились по таборам неистовые, горластые.

Вскоре собрался круг. Атаманы уселись в центре его. Казаки же, что были помельче рангом, расселись подальше от них кругом.

«Ну вот и большой скоп!» – наблюдая со стороны за этим, подумал с усмешкой Дорога Хвицкой, дьяк Заруцкого. Его Заруцкий тоже отрядил следить за казаками, надеясь, что до безобразий не дойдёт.

Тем временем в центр, на майдан, вывели тех бедолаг, которых земцы пометали в воду. Те же по такому случаю ещё раз залезли, уже сами, в воду, чтобы выглядеть страдальцами, зная, что казацкая масса жалостлива, особенно вот к таким, своим…

– За что, казаки?! – завопил один из них.

Припадая на одну ногу, он прошёлся перед атаманами, протягивая к ним с мольбой грязные заскорузлые руки. Это был юнец с подбитым глазом и укороченной ногой, сросшейся после перелома. Сломал он её не в бою, не в драке даже, а упал как-то по пьянке с коня, который испуганно прянул в сторону и покалечил его копытами, когда он, припав к нему, дохнул на него перегаром.

Толпа казаков росла, ширилась, заполняла майдан между шатрами. В этот оборот, как в воронку, затягивало и казаков из станов Трубецкого и Просовецкого. Те набежали сюда, прослышав об этом случае. Они сидели, стучали саблями, если их что-то возмущало… Запаслись и водкой…

Бурба сидел среди атаманов. Но Заруцкого здесь не было. Тот уже давно не появлялся на кругу.

«Государские заботы», – обычно думал Бурба о нём и о том, что тот уж больно часто бывает у царицы…

– Ты бы не ходил туда, на круг-то, – посоветовал ему Бурба, как бы между прочим, зная, что Заруцкий не терпит, когда ему на что-то указывают, и он может взорваться.

– Без тебя понимаю, что не надо! – грубо оборвал Заруцкий его.

Он знал, из-за чего так быстро собрался круг, и не намеревался останавливать волну, всплеснувшуюся от неправды земцев.

И Бурба замолчал…