Сначала Россия, потом Тибет

Витрины магазинов, чудесным образом составленные из простейших товаров, смотрятся довольно жизнерадостно, толпы покупателей в больших магазинах, конечно, не производят впечатления нуждающихся, хотя на их лицах и написано беспокойство. Магазины Торгсина[122]— отличная приманка. Раньше они обслуживали иностранцев, но теперь открыты для тех россиян, которые могут расплатиться иностранной валютой, а те, кому это недоступно, с завистью глазеют на витрины. С тех пор как россиянам разрешили получать деньги от друзей или родственников за рубежом, в эту организацию хлынули миллионы, чтобы помочь правительству оплачивать зарубежные счета. Других магазинов класса люкс в стране нет, хотя предметы роскоши в них продаются те, которые может купить в выходные английский рабочий. За исключением тех случаев, когда мне требовалась новая пара утепленных зимних ботинок или жестяная коробка печенья в дорогу, мой интерес к заведениям Торгсина ограничивался антикварными отделами. Как и следовало ожидать, там были прекрасные иконы, но произведенные в России артефакты XVIII и XIX веков неожиданно удивили. Вместо витиеватой французской элегантности, производимой в тот период Германией и Центральной Европой, русская мебель и предметы роскоши отличаются индивидуальностью и качеством, характерным для современной Англии. В России очень любят яркие краски и позолоту, часто сочетают золото и бронзу с редкими и незнакомыми породами дерева, как карельская береза, и с теми великолепными уральскими камнями с плотной текстурой, из которых малахит одновременно самый известный и наименее декоративный. Природный вкус хорошего замысла не позволяет этому богатству выродиться в простую вычурность. К сожалению, руководство Торгсина имеет весьма странное представление о текущей рыночной стоимости и решительно настроено на то, чтобы никто не покупал по выгодной цене, поэтому приобрести хоть что-нибудь совершенно невозможно. С другой стороны, букинистические магазины, которых полным-полно, предоставляют знатокам неисчерпаемые охотничьи угодья, где роскошные довоенные издания санкт-петербургских издательств по русскому, византийскому и среднеазиатскому искусству, недоступные в других местах, можно заполучить примерно за четверть их рыночной стоимости. Иногда встречаются редкие английские издания, и в одном магазине я наткнулся на серию великолепных акватинт «Санкт-Петербург» Патерсена[123], которые до войны стоили от двадцати до тридцати фунтов стерлингов каждая, а теперь распродавались по цене от одного фунта до десяти шиллингов. Хотя встретиться с русскими невозможно, кроме как по важному делу, московский день приятно разнообразен. Первая трудность заключается в том, чтобы определить, какой сегодня день, поскольку названия нашей семидневной недели устарели[124]. Намечаете дату и, когда оказывается, что она делится на шесть, понимаете, что этот день выходной, и все дела откладываются. Однако, если вам удастся вспомнить, когда выпадает христианское воскресенье, можно сходить на рынок. Самый крупный из них — Сухаревский[125], широко известный как «барахолка» или «толпа», по вполне понятным причинам. Я отправился туда с дочерью норвежского министра, которая проявила по-настоящему бойцовские качества, когда мы пробирались сквозь толпу. Мы буквально продирались, поскольку земля заледенела, снег замерз, причем неровно, и был покрыт лужами, устоять на ногах получалось лишь потому, что падать было некуда. Если после того, как кто-то резко бил по ребрам двоих или троих, мешающих пройти, толпа расступалась, человек либо бросался вперед, на шею врагу, либо падал к его ногам. Половину толпы составляли торговцы, другую — покупатели. Продавцы просто стояли, устремив взгляд в вечность, и держали товары на уровне плеч. И какие товары! Торговались подолгу из-за порванных кофточек, поношенных калош, грязных воротничков рубашек. Какой-то торговец, когда мы проходили мимо, плюнул нам вслед. Спутница сказала мне, что слышала — хотя и не могла полностью поручиться за это, — что однажды был замечен торговец, продававший лишь один товар — карту туз пик. В конце концов мы добрались до кабинок фотографов. Хотя из соображений гигиены мы не стали надевать алые с золотом казачьи мундиры, в которых обыкновенно позировали натурщики, перед декорациями итальянского сада с дирижаблем, парящим над кипарисами, устоять было невозможно. Мы встали перед устройством, похожим на инкубатор Хита Робинсона[126], и те, кому посчастливилось увидеть результат, никогда его не забудут. С Сухаревского мы отправились на Арбатский рынок, небольшой по размерам, где обездоленные классы продают сокровища, которые у них сохранились: иконы, кружева и ювелирные украшения. Здесь же мы познакомились с директором антикварного отдела Торгсина, который, как и мы, искал выгодные предложения. Там мы сели в трамвай. Это утверждение может показаться неинтересным. Само действие напоминало игру «Итонский пристенок»[127]. После того как несколько боевых попыток были отбиты с серьезными потерями, мы поднялись на платформу водителя, куда допускаются только беременные женщины. Затем маленький старичок хлопнул дверью по руке моей спутницы, которая была таким образом прижата, как Джейн Дуглас[128], защищающая свое первенство.