Сначала Россия, потом Тибет

— Черт побери, — разозлившись, сказал я по-английски, — разве можно так поступать с женщиной?

— Ну-ну, — ответил обидчик тоже по-английски, — не надо так говорить, потому что я всё понимаю. Пожалуйста, простите. Я слепой.

При этих словах меня охватили угрызения совести, и, чтобы загладить вину, мы высадили бедного старика из трамвая в пункте назначения и объяснили дорогу.

В тот вечер я отправился в «Метрополь» в компании холостяков[129], чтобы «посмотреть на жизнь». В отличие от Индии, где после наступления темноты нельзя выходить из спальни иначе как в вечернем платье, я сменил буржуазный смокинг на пролетарский повседневный костюм. Прибыв в отель, мы проследовали в апартаменты, похожие на Хрустальный дворец[130]. По всему гигантскому залу через равные промежутки стояли огромные фонарные столбы, на каждом из которых висела корзина с двумя или тремя сотнями голых электрических лампочек. На возвышении тридцать цыганок с искусственной живостью под стать современному кабаре демонстрировали голоса и ножки. Посреди площадки монотонно бил фонтан, в аквариуме под ним плавал карп, чьи движения были скрыты внезапными вспышками цветных огней. Позже приехал эстрадный оркестр. В компании с несколькими другими я пошел танцевать с девушкой из Ленинградского балета[131]. Далее мы перешли в бар, где открывался потрясающий вид на бутылки (и цикламены с бантиками), которому позавидовал бы даже Шанхай. За всем этим ожили барменши Ренуара и Тулуз-Лотрека, настолько совершенные в своем типаже, такие очаровательно пухленькие и похожие на персик, такие мастерски застенчивые, что их, возможно, готовил к этой роли мистер Кокран[132], гримировал мистер Кларксон[133], а позировать учил профессор Рейнхар[134]. В половине четвертого мы вышли в тишину заснеженных улиц на холодный морозный воздух. На другой стороне Театральной площади мы увидели дремавшего в санях извозчика. Он сидел, кутаясь в большой синий тулуп, и на бороде у него поблескивали сосульки. Мы разбудили его, устроились поудобнее под пледом, завернули за угол у Исторического музея и галопом помчались на Красную площадь. Над Мавзолеем Ленина на зеленом куполе над розово-красными кремлевскими стенами развевался красный флаг — символ суверенитета спящих москвичей. Однако спали не все. Когда мы добрались до реки, из переулка, покачиваясь, вышла компания из пяти человек, они играли на балалайке и тихо напевали в ночи, как будто стоял июнь, а они были соловьями.