Сначала Россия, потом Тибет

Я сказал, что Нередицу, которая расположена в пяти верстах от Новгорода, нужно посетить непременно. Сани меня ждали, но как добраться до Нередицы, юный извозчик не знал. Нашли карту, с ее помощью мы проехали по городу, спустились с крутого берега и оказались на льду великой реки Волхов, среди севших на мель колесных пароходов. Ветер, холодный, как клинок, гнал серую кобылу галопом. Мы скользили по льду, как по трассе в Бруклендсе[191], согнувшись под ковриком, спиной к летящему снегу. Навстречу тащились другие сани потяжелее, везшие из окрестных деревень кучу капусты и соломы. В одном месте реку пересекала линия каменных опор высотой в двенадцать метров, мрачных и угрожающих на фоне снежного пейзажа. Строили новый железнодорожный мост — хотя тогда еще не было ни железной дороги, ни моста. На противоположном берегу над краем далекого леса, который, по словам извозчика, когда-то был поместьем графини Орловой[192], возвышались монастырские купола. Наконец показалась церковь, взгромоздившаяся на холм и увенчанная огромной луковицей. Рядом с ней виднелась небольшая колокольня с конической крышей. Мы стали подниматься по склону от реки, миновали поля и подъехали к Нередице, деревянные дома которой были увешаны рыболовными сетями и горшками, чтобы ловить раков. Тут мы встретили сторожа церкви, седобородого старика, который сообщил, что он и другие жители Нередицы — островитяне, как и англичане. Внутри церкви прямо к куполу вели строительные леса. Если они и не улучшали общего впечатления от архитектуры церкви, то, по крайней мере, позволяли посетителю рассмотреть самый знаменитый из древнерусских фресковых циклов вблизи, насколько позволял холод. По сравнению с изнуряющими многочасовыми разглядываниями, к которым я привык в монастырях горы Афон, меня ждала приятная неожиданность. Вид росписи напоминал «народную» школу, которая существовала в Леванте[193]и Южной Италии вплоть до XIII века. Любопытно, что эти фрески и я, смотревший на них, так сказать, теми левантийскими глазами, находились немногим более чем в сотне миль от Финского залива. В тот вечер мы с гидом отправились развлекаться. Сначала танцевала пара: крестьянская девушка и флейтист, ее городской кавалер. Потом проводили идеологическую беседу, во время которой чудаковатый профессор вызвал всеобщий смех, заявив, что наука не имеет ничего общего с политикой. На следующий день мы запланировали более продолжительную вылазку. Когда наступило утро, вместо старой серой кобылы в сани запрягли гнедую. Это было новое приобретение хозяйки гостиницы, которая суетилась, приговаривая: «Принцесса! Принцесса!», поглаживая кобылу по носу и наказывая извозчику, на этот раз взрослому, ее беречь. Однако лошадь того стоила; мы трусили по улице так же быстро, как скакала галопом серая, лавируя между другими санями, и прохожие останавливались, чтобы полюбоваться.