Сначала Россия, потом Тибет

Это были личные апартаменты князя Юсупова, именно сюда ночью 16 декабря 1916 года прибыли Великий князь Дмитрий Павлович, Пуришкевич и доктор Лазоверт. Так называемой конспиративной штаб-квартирой стала комната, выходящая окнами на Мойку. Здесь доктор Лазоверт подсыпал кристаллы цианистого калия в пирожки с шоколадной начинкой и бокалы. Но основной сценой действия стала темная комната. Заглянув в нее, я заметил узкую винтовую лестницу, шириной едва ли в полметра. Гид просил меня не спускаться, там было скользко и опасно. Я же настоял на своем и оказался в подвале, разделенном аркой и сантиметров на пятнадцать залитом водой, потому что потеплело. В вышине сквозь стену пробивался дневной свет. Князь Юсупов писал, что эта промозглая комната «была устроена в части винного подвала. Она была полутемная, мрачная, с гранитным полом, со стенами, облицованными серым камнем и с низким сводчатым потолком… Из кладовой принесли старинную мебель». Растопили огромный камин. Сверху комнату освещали фонари с разноцветными стеклами. Пуришкевич тоже оставил воспоминания. «Комната эта была совершенно неузнаваема; я видел ее при отделке и изумился умению в такой короткий срок сделать из погреба нечто вроде изящной бонбоньерки»[182]. Князь Юсупов, одолжив автомобиль Великого князя, поехал за Распутиным и около часа ночи вернулся с гостем. «Перспектива пригласить к себе в дом человека с целью его убить была чересчур ужасна, — говорит в своей книге Юсупов. — Я не мог без содрогания представить себе свою роль в этом деле: роль хозяина, готовящего гибель своему гостю». За этими заявлениями скрывается мерзкое самодовольство. Но заговорщики подбадривали друг друга до тех пор, пока не достигли мессианского воодушевления, которым объясняется большинство событий российской истории. Все русские — по призванию спасители. Заговорщики, желая освободить императорский трон от нечестивого советника, просто ускорили гибель всех, кого надеялись спасти. Войдя в дом, хозяин с гостем прошли через восьмигранник и спустились по винтовой лестнице в подвал. Распутин ел пирожки, пил отравленное вино из бокалов, а хозяин играл на гитаре и ублажал его пением. Наверху, в «кабинете» ждали Великий князь с помощниками. Наконец к ним ворвался хозяин дома с новостью, что яд не действует. Посовещавшись с остальными, он схватил револьвер и вернулся в подвал. Все вышли за ним и встали, прислушиваясь, у лестницы. Прозвучал выстрел, потом глухой стук. Князь пришел наверх: дело было сделано.

Через несколько минут он вернулся, чтобы взглянуть на тело. Лицо жертвы дернулось, и глаза открылись. Неожиданно Распутин вскочил и, схватив юношу за горло, принялся душить. Юсупов отчаянно боролся, вырвался и взбежал по лестнице, а старец на четвереньках карабкался за ним, но не полез наверх, а выскользнул через дверь во двор. Увидев, как огромная фигура шатаясь бежит по снегу, Пуришкевич бросился вслед за ним. «Феликс, Феликс, — кричал Распутин, — всё скажу царице!»[183] Один за другим раздались два выстрела, и фигура упала. Князь был в уборной, его тошнило. Узнав, что Пуришкевич закончил дело, он схватил резиновую дубинку и с остервенением стал избивать труп. Пуришкевич был тронут такой реакцией. К прибытию полицейских слуги застрелили одну из княжеских собак, чтобы оправдать пятна крови и звуки выстрелов. Могилу пса, как сообщил гид, еще можно увидеть в саду. Мы выглянули. В саду заливали каток для научных работников и членов профсоюза работников образования.

Великий Новгород

За организованным безумием большевистской России быть впереди планеты всей трудно узнать гостеприимную, добродушную страну, описанную довоенными путешественниками. И всё же кое-где, в уголках, избежавших промышленных и политических бурь последних пятнадцати лет, сохраняется романтика Святой Руси. К таким местам, по-моему, относится Новгород. И его романтика, даже для того, кто знаком с традициями Константинополя, не кажется полностью устаревшей или неуместной в настоящем. Ибо русская цивилизация изначально была византийской, и, учитывая условия современного мира, законным потомком Византии можно назвать большевизм.