Сначала Россия, потом Тибет

Улицы и площади Ленинграда поражают не только прекрасной архитектурой, но и горькими воспоминаниями. Они были свидетелями двух революций: в марте и октябре. Мысли, вызвавшие этот переворот, зародились еще в предыдущем столетии. История реальных событий восходит к ночи 16 декабря по старому стилю 1916 года, когда депутат Пуришкевич, опьяненный собственным героизмом, заявил растерянному полицейскому, что Распутин мертв и Россия спасена.

Ровно пятнадцать лет и две недели спустя я шел по берегу узкой замерзшей реки Мойки через бывшие богатые кварталы старого Санкт-Петербурга. «Местом события был выбран наш дом на Мойке»[180], — пишет князь Юсупов в своих воспоминаниях. И с тех пор дом на берегу Мойки так и стоит, ничуть не изменившись: длинное пространство желтой штукатурки с белым орнаментом. Герб над входом на мансардном этаже напоминает о великолепии семьи Юсуповых-Сумароковых-Эльстон. А под ним две таблички с белыми буквами на красном фоне сообщают прохожим о том, что теперь здесь находятся Клуб научных работников и Клуб профсоюза работников образования. День был печальный и мрачный. Однако, как всегда в России, я испытал непередаваемое возбуждение, связанное с тем, что впервые видел места, которые часто и недостоверно представлял раньше. К счастью, мой экскурсовод состоял в одном из этих клубов, которые работали во дворце, и решил, что, хотя иностранцев обычно в здание не допускали, для меня можно сделать исключение. Нас бурно приветствовал полный и румяный золотоволосый товарищ, который галопом взбежал по главной лестнице, чтобы включить несколько сотен лампочек на центральной люстре.

Ослепленные ярким светом, мы проследовали в парадные залы на втором этаже, через двойные двери красного дерева, украшенные розетками из позолотной бронзы, миновали комнату за комнатой, каждая новая была богаче предыдущей, обставленные на манер дворцов, с шелковыми портьерами и позолоченными купидонами, со столиками из агата и порфира, диванчиками, обитыми гобеленовой тканью из Обюссона[181], креслами, обтянутыми испанской кожей и каминными полками из фарфора и малахита. Мы прошли через малый и большой бальные залы, через картинную галерею и спустились в миниатюрный, оформленный в стиле рококо театр со зрительным залом, длиной около пятнадцати метров, уставленный ложами в три яруса. Сам князь Юсупов не мог бы гордиться обстановкой больше, чем гид, который попросил нас обратить внимание на то, как драгоценные стулья хранятся в чехлах от пыли. Добравшись до театра, он запрыгнул на сцену и опустил занавес, изображающий загородный дом Юсуповых, так, будто это был его дом. Только два или три парадных зала оказались заняты. В одном мы обнаружили художника, только что вернувшегося из научной экспедиции на Камчатку. Он развешивал серию пейзажей, которые иллюстрировали поведение вулканов. Поскольку художник явно недоедал, я спросил, не собирается ли он продавать картины.

— Конечно, нет, — ответил он. — Трудящихся нельзя лишать культуры.

Половина картин достанется институту, который финансировал экспедицию, другая останется ему. Он мечтал устроить выставку за границей.

Мы спустились на первый этаж, и вереница коридоров вывела нас в зимний сад, где научные работники и члены профсоюза работников образования ели суп. За садом была бильярдная, копия из Альгамбры, а далее шли апартаменты князя Юсупова, где недавно под половицами обнаружили сейф. Я спросил об огромном кладе с сокровищами, замурованном во дворце, который нашли три или четыре года назад, и наш гид ответил, что весь дворец пронизан потайными ходами. На днях в здание ввалился пьяный рабочий и сказал, что может показать им несколько новых, которые он сам построил, но на следующий день, когда вернулся трезвым, так ничего и не отыскал.

Мы проследовали через анфиладу дверей и пустых покоев, пока не очутились в небольшом восьмиграннике двух с половиной метров высотой и с трехметровым внешним радиусом пола. В каждой из восьми стен была окрашенная в белый цвет деревянная дверь со вставленной широкой панелью из зеркального стекла, за которой виднелась голубая шелковая занавеска с оборкой. Одна из дверей вела в крохотную ванную комнату, за которой находилась не менее миниатюрная спальня. Стены зловещих апартаментов были обиты толстым материалом. За второй дверью оказалась простая квадратная комната с двумя окнами, выходящими на Мойку. Теперь это помещение использовалось для военной подготовки — на стенах висели плакаты: как оказать первую помощь, как надеть противогаз и как выполнять тактические упражнения. На подставке стояла винтовка, направленная дулом на улицу. Третья дверь вела во тьму. За другими находились глухие стены, так что, оказавшись в восьмиграннике, не сразу найдешь выход. Кроме того, я заметил, что одну из дверей, ведущих в восьмигранник, пришлось осторожно открыть и подпереть, так как она мгновенно захлопывалась и запиралась сама по себе.