Снег

– Дальше я пока не успела сочинить, – с виноватой улыбкой говорит Алиса. – Но я допишу, я обещаю.

И еще доза всеобщего безмолвия.

Вдруг: хлоп, хлоп, хлоп! Это бьются друг о друга большущие ладони Бармалея. И потом: там – хлоп, здесь – хлоп, и понеслось. Зал рукоплещет. Так вот, оказывается, как оно бывает.

– Спасибо, – шепчет Алиса в микрофон, легонько кивает и, взявшись за появившуюся из ниоткуда руку друга-перевертыша, спускается со сцены.

На сцену возвращаются недорокеры.

А мы возвращаемся за столик, за которым ждут взволнованный Малахов и белобрысая шимпанзе.

– Это было потрясно, – выплескивает Бармалей, когда мы приземляемся на диван. – Наверное, буду тебе заказывать тексты для моих песен, хе-хе.

Он разливает алкоголь по бокалам.

– На самом деле стихи так себе, – прибедняется Алиса, – обычное детское рифмоплетство.

Правда, я это рифмоплетство больше года по строке из себя выдавливала. И еще думала, что я гений.

– Да ты че, это круто, очень круто, – трещит Малахов. – А что с ним дальше произойдет, с героем, он умрет или нет? Раскроешь?

– Не-а, – ехидничает Алиса, – жди официального продолжения.

– Ха-ха. А скажи еще – почему Матвей?

– Рифмуется хорошо, – слетает с моих непослушных губ.

– Стихи сейчас никто не читает, – вдруг встревает во взрослый разговор маленькая дворняга.

Это она так хочет умалить мои скромные сегодняшние достижения?

– Да, – говорит Алиса, – большинство сейчас умеет читать только ленту в соцсетях. – И смотрит ей в глаза: мол, про тебя разговор, сучка худощавая.

– Тема смерти вечна, – говорит Малахов. – Всё искусство построено на ней. Ну и еще на любви. Любовь и смерть всегда идут бок о бок.

– Это потому что страшно и неизвестно, – тянется за кальянной трубкой Бармалей. – Неизвестно, что там, как ты говоришь, во втором классе.

– Вообще-то, есть мнение, что люди могут ненадолго заглядывать во второй класс, – бросает Малахов. – Во сне.

– Во сне?

– Да. Ученые до сих пор не установили природу сновидений. Мнений много, но суть не поймана. Так вот, многие считают, что во сне мы иногда заглядываем в загробный мир. Как раз во сне мы можем проникнуть в такое информационное поле…

– Какое такое? – перебивает обезьянка.

– Потустороннее, – разъясняет Малахов.

– А как же вещие сны и всё такое? – Бармалей берет бутылку и начинает всем разливать. – Да сны вообще такие дурацкие иногда бывают, стыдно с кем-то поделиться.

И зачем ими делиться? Ненавижу, когда кто-то начинает свой рассказ со слов «А мне сегодня такое приснилось, короче…» Как будто я и без того слышу мало дебильных историй из жизни офисных крыс, так еще и их бессвязных фантазий изволю отведывать периодически.

– Во снах действительно проходит граница между мирами, – выбрасывает экспертное замечание Алиса. – В каждого из нас встроен этот портал, и поэтому какие-то обрывки из единой информационной матрицы мы можем оттуда урвать. Но основная функция сна другая.

Ее мнение здесь, похоже, ценится: Бармалей, Малахов и намарафеченная сучка поворачивают свои головы в мою сторону и фиксируют их.

Мои уста глаголют:

– Сновидение – это специальная обучающая программа, которую запускает мозг.

– Обучающая?

– Мозг симулирует различные ситуации, которые гипотетически с нами могут произойти, даже самые маловероятные или вообще невозможные, и тренирует нас. Моделирует всякие события, которые нас волнуют. Или как раз такие, которые он воспроизводит, считав какие-то сведения из единого инфополя, – вот тебе и вещий сон. Так мозг готовит нас к разнообразным сценариям, помогает опробовать свои рефлексы на них, помогает искать пути решения. Это такой виртуальный испытательный полигон, где тестируется мышление и нервная система в реакциях на страхи и желания, на встречи с людьми, по которым ты скучаешь или, наоборот, которых боишься. Если ты переживешь что-то во сне, то в жизни, если произойдет нечто подобное, ты уже будешь хоть немного, но готов. Сон создает искусственный опыт.

– Алисок, ну ты завернула, – восторженно произносит Бармалей. – Прям профессор.

Белобрысая мартышка демонстративно отворачивается.

– Чем более странным нам кажется сон, тем более глубокий смысл он несет, – чинно молвит Малахов. И тут же добавляет уже обычным голосом: – Это не мои слова, это цитата из Фрейда.

– Цитатами следует пользоваться только тогда, когда действительно не обойтись без чужого авторитета, – подмечает Бармалей. Затем улыбается и говорит: – Это не мои слова, это Шопенгауэр.

И ребята вновь галдят.

– Всегда жду, когда какой-нибудь цитатоплюй заумничает, – смеясь, признается перевертыш в желтых очках.

– Ненавижу цитаты, – говорит Алиса. – Они всегда звучат неоправданно эффектно, а если еще и имя автора более-менее известное, так люди принимают эти скороговорки за великую мудрость, хотя по большей части в них нет ни капли жизненности и достоверности, в них нет истины. Это просто набор слов, вырванных из контекста. Или же просто чье-то ошибочное суждение. И ухитряются же эти отрывки вставлять куда ни попадя, будто эти слова чуть ли не божьи, причем для любой ситуации.