Снег

Должно быть, я жду однажды увидеть там после череды фоток с его гнилой жизнерадостной рожей на фоне красной спортивной машины – за прошедшие годы он пересел с железного коня на гламурную телегу – последнюю запись, сделанную кем-то из родственников или друзей, что Навалоцкий внезапно умер. Разбился на этой своей колымаге, с которой сдувал пылинки. И тогда я как будто равнодушно порылась бы в новостях и нашла б видео с уличных камер, запечатлевших столь эпичный финал его паскудной жизни. И пересматривала бы его по много раз. До тех пор, пока через несколько лет не простила бы.

А еще я жду такую же скорбную кульминационную публикацию на страничке Кукольной Твари. Которая ежедневно засерает интернет своими фотками, мол, смотрите, какая я красивая и веселая, а еще и умная – потому что вон какие у меня жизнеутверждающие цитаты под снимками с голой жопой. Которые она, конечно же, не сама придумала и даже не из книг позаимствовала, куда ей. А тупо стырила из записей под чужими голыми жопами.

И было бы приятно увидеть в навершии всей этой уродливой фотогалереи ее черно-белый портретик с информацией о том, что сия красавица упала в чан с серной кислотой, долго мучилась, карабкалась, храбро боролась за жизнь, но потом всё же в агонии сдохла. Аминь.

Я бы даже лайк поставила на этот пост.

Но пока черные квадраты не появляются на их страницах. Наоборот, там царят веселье и радость. Кукольная Тварь сменяет наряды, а Навалоцкий – девушек.

Вот поэтому-то я и знаю, что этот кобель никого не любит.

Я начинаю мерзнуть. Я устала. Мне ужасно хочется в туалет.

– Пойдем домой, – ною я.

Алиса молча кивает, давая мне понять, что не возражает и что грандиозных планов на остаток ночи у нее не осталось.

Мы подходим к автобусной остановке. Около них, как правило, обитают таксисты.

Рядом с нами группа людей, навеселе. Похоже, они недавно вышли из близлежащего ресторана.

Подъезжает такси. Алиса взмахивает рукой, но нас опережает какая-то пара. Мужчина и женщина, о чем-то шумно споря, с кряхтеньем усаживаются, и машина удаляется.

Пустят ли меня в туалет в ресторан? Вряд ли.

– Может, пешком? – предлагает Алиса.

– Я описаюсь, – говорю.

В этот момент Алиса расстегивает пуговицу на джинсах и спускает молнию. Она шустро снимает штаны и садится на корточки. Мой теплолюбивый голый зад тут же окутывает обжигающий холод.

На меня оборачиваются все, кто стоит у остановки.

– Ты с ума сошла?! Что ты делаешь? – воплю я.

– Писаю.

Окружающие слушают мой диалог с собой. И даже не хочется представлять, что они об этом думают. Да ничего они не думают, просто хихикают, сволочи.

– Прекрати. – И тут из меня начинает литься.

– Да не ссы ты.

– Это ты не ссы! – кричу.

– Ха-ха-ха, – загорается Алиса, не прерывая процесс. – Смешно получилось.

Люди с идиотскими улыбками поглядывают на меня. Но никто ничего не говорит.

А вон те двое полицейских, которые торопливо идут на нас, наверняка что-то скажут. Черт.

– Опаньки, – роняют мои уста предвещание опасности.

Мы резко прекращаем красить снег в желтое, быстро встаем и натягиваем штаны.

Надо удирать.

Алиса застегивает молнию, уже делая шаги в сторону от правоохранителей.

– Девушка, постойте, – доносится требование законника.

И мне становится страшно. Меня схватят, будут пытать и приговорят к семи годам строгого режима.

Замечаю, как подъезжает такси.

Неужто спасение? Неужто сбежим?

Но нас вновь опережают – к машине подходит укутанная в пушистую шубу девушка. Открывает дверь.

Вдруг Алиса подскакивает и с визгом «Куд-да?» толкает ее в снег. Я уже не вижу, как падает девушка. Мы уже в машине.

– Гони, отец! – кричит Алиса, захлопывая дверь.

Но тот не торопится. Он-то видел, что я не обычная пассажирка и что за мной гонятся лучшие ищейки города. Которые вмиг выбегают на дорогу, преграждая нам путь, и уже стучат в окно, мол, вот мы и поймали тебя, Олеся-Золотая-Струйка.

Приговорят к семи годам страданий, унижений и одиночества. В общем-то, ничего нового, просто увеличат мой уже давно отбываемый срок.

Ладно, сдаемся.

Только не бейте. Только не ногами. Только не по лицу.

Полицейские открывают дверь и c ухмылками смотрят на меня. Страшное зрелище.

Меня галантно вытягивают из машины, бережно берут за руки с двух сторон и куда-то ведут. Их помощь в моем передвижении очень уместна, учитывая, что я здорово устала из-за затянувшейся ночной прогулки. Хотя сейчас, если бы меня вдруг поняли и простили, я бы энергично драпанула отсюда по рыхлому снегу, через сугробы, через скамейки, через небольшие заборы.

– Стойте! – раздается мужской крик.

Оба моих конвоира одновременно останавливаются.

– Подождите!

Нас догоняет мужчина. Это таксист – мой несостоявшийся пособник. Несостоявшийся – потому что редкостный очкошник.

– Вы оставили, – запинаясь, говорит он и протягивает мне сумку.

Нет. Только не это. Это же вещдок. В настоящем преступлении. На хрен ты мне его суешь, дурень.

– Это ваше? – бросает полицейский справа.

Алиса, скажи «нет». Прошу тебя, скажи «нет». А то будет хуже, ты же знаешь.

Но Алиса ничего не говорит.

– Это ваше? – повторяют мне, уже дергая за руку.

Алиса молчит.