Снег

Оглядываю кабинет. На стене висит карта города. Правда, на ней нет нанесенных поверх маркером схем, кружочков, стрелочек, какие я видела в фильмах про полицейских. Под картой небольшой диван, на котором, судя по свисающему с него старенькому пледу, недавно спал да не выспался этот капитан: то ли свернувшись на нем калачиком, чтоб поместиться, то ли свесив через подлокотник свои уполномоченные ноги.

Наконец он оживает, откладывает в сторону бумаги и откашливается – сначала похоже на кашель вежливости перед началом беседы, но потом оказывается, что хорошо бы ему бросить курить и обратиться к врачу.

Капитан, переписав на новый лист все данные из моего паспорта, задает мне тупые вопросы про то, как я писала на снегу. Я вяло киваю в ответ, мол, да, дядя, согрешила разок по малолетству и неопытности, простите, пожалуйста, на первый раз и отпустите домой, мне срочно надо вены вскрыть.

Он, чувствуя надо мной свою власть, к которой привык за много лет службы, начинает веселеть, обсуждая мое злодеяние, и с трудно скрываемым самолюбованием принимается поучать меня жить по закону. После своего длинного монолога о важности соблюдения общепринятых норм и правил в приличном обществе, не приемлющем такого анархического поведения, как отправление естественных надобностей в публичном месте, Уполномоченный величаво интересуется:

– Вопросы есть?

Я стеснительно киваю:

– Можно мне в туалет?

Горделивое выражение сходит с его лица. Он, разочарованно выдохнув, откидывается на спинку стула, вновь откашливается и говорит:

– Знаешь, почему я стал полицейским?

Естественно, знаю. Больше никуда устроиться не смог.

Я стеснительно киваю.

Ой, зачем это я? Я ведь не собираюсь озвучивать то, что я думаю. Алисы-то нет. Нет ведь?

«Алиса, ты здесь?» – настороженно вожу глазами вправо-влево. Тишина.

Капитан удивленно поднимает брови. Не ожидал, старый протокольщик, что на его биографический вопрос найдется готовый ответ.

– И почему же? – он заинтригованно подается вперед.

Ну нет. Не вздумай говорить, что его больше никуда не взяли. Иначе он вызовет тех двоих женоусмирителей, и они скуют мне наручниками руки за спиной, подвесят за них к потолку и будут раскачивать, пока Уполномоченный не зачитает мне еще одну проповедь с любимыми цитатами из своего учебника жизни.

Но он ждет моего ответа. А ведь Алиса однозначно уделила бы ему свое внимание.

И я говорю:

– Думаю, в детстве вас часто обижали другие дети. Из-за этого у вас сформировалось обостренное чувство справедливости. Оно и побудило вас стать на путь стража порядка.

Он ничего не говорит, не двигается, не моргает. Просто пялится на меня, словно с поставленного на паузу видеокадра. Наверное, он вспомнил какого-нибудь мелкого жирдяя, который запирал его в туалете и отнимал портфель, заставляя гоняться за ним на глазах у хохочущих одноклассников. А ведь с такими похожими травмами мы могли бы быть коллегами. Жду скупую уполномоченную слезу.

Наконец капитан оживает, принимает деловитый вид и зачитывает мне лист, в котором успел что-то намазюкать, пока я осматривала его опочивальню.

Он оглашает, что меня привлекают к ответственности за мелкое хулиганство – статья, подходящая под мочеиспускание в общественном месте, – и теперь собираются отвезти в суд, где мне и должны избрать кару.

Сколько мороки из-за ста миллилитров не запрещенного для употребления продукта, которым я оросила снег возле остановки. Возможно, проблемы с моим бездыханным телом не вызвали бы столько бюрократической суеты.

– А у судьи возможности широкие, – угрожающе вещает Уполномоченный. – Может впаять либо денежный штраф, либо арест до 15 суток – а вот это уже страшно.

– Щас описаюсь, – говорю я.

Он снова зависает, но быстро приходит в себя, разочарованно машет на меня рукой и вызывает по телефону своих коллег.

Через минуту в дверях появляются двое – уже другие – и просят меня пройти с ними. Только я требую сначала проводить меня в уборную, а иначе… в общем, они должны быть обо мне наслышаны.

В суде почище.

Мы с моими конвоирами сидим на скамейке в коридоре, ждем судью. Известно, что судья – женщина. Это должно быть к лучшему, надеюсь на пресловутую женскую солидарность. Сегодня суббота, и на этот выходной день выпало ее дежурство, к которому она, судя по всему, относится халатно, потому что уже 9 утра, а ее всё нет.

Пока я сижу в тепле между двумя полицейскими в куртках, на меня вновь накатывает сонливость. Еще бы – я не спала всю ночь.

– Э, – слышу я где-то над собой, вздрагиваю и отрываю голову от плеча одного из ребят.

Вижу его сердитый взгляд. Оказывается, я уснула.

Я вяло выпрямляюсь.

– Да ладно, че ты? – говорит парень справа своему напарнику. А потом – мне: – Ложись, – и пригласительно двигает своим плечом.

Я пытаюсь веками сказать ему «спасибо», но, опустив, поднять их мне уже не удается, и я просто укладываю голову на него.

– Вставай. – Меня снова будят.

Сколько прошло? Секунда? Или час? Непонятно.

Конвоиры поднимаются со скамейки и ведут меня в кабинет.