Снег

Девушка одета в мини-юбку и элегантные колготки, немного порванные. Из-под одеяла красуется короткая кофта с блестками и пирсинг в пупке. Она выглядит как проститутка. Очевидно, так и есть. И сюда она, несомненно, загремела именно за это противозаконное занятие. Дело закрыто.

Ее жмурящиеся от света глаза изучают меня, наверное, определяя, не ее ли я коллега. Нет, мадам, на моей работе меня сношают за куда меньшие деньги, да и удовольствия она не приносит.

– Ты немая, что ль?

Я привычно мотаю головой.

Она понимающе кивает.

– Уу, ясно. А звать как?

– Алиса… то есть Олеся, – сама себя испугав, тараторю я.

– Уу, – ехидно протягивает девушка, – имя свое забыла. Бывает. А хотя я сама такая, знаешь. Давно уже другим пользуюсь, у нас как-то так принято. Меня теперь все Багира зовут. Так красивее, людям нравится. Я сама придумала, – скромно улыбается.

Это прозвище, как правило, вызывает ассоциации с женственной и грациозной пантерой из мультика – у тех, кто не в курсе, что в оригинале «Книги Джунглей» черный когтистый хищник, вообще-то, самец. Но ей я этого говорить не буду. Да и не тянет она на сексапильную пантеру, скорее – на прелестную лисичку.

– Когда берешь себе другое имя, то как бы пропадают твои старые недостатки и слабости, – продолжает. – Правда ведь?

А она вроде неопасная.

– Такой вот творческий псевдоним, знаешь. Мой позывной, как Черный говорит.

Я вопросительно поднимаю на нее глаза. А она тут же отзывается:

– Нет, Черный – это не позывной, это фамилия его такая, по паспорту, но его все так и зовут – Черный. Должен порешать, чтоб меня сегодня отпустили. А ты давай, проходи, падай где хочешь, – Багира машет подбородком, указывая на невеликий выбор коек, и направляется обратно – к своей. – Лучше на эту, – указывает на соседнюю со своей кровать, – к батарее ближе.

Я наконец схожу с места, вешаю свое пальто на крючок у входа, рядом с изящным голубым полушубком, и двигаюсь к предложенной кровати. На ней у изголовья свернут грязный тонкий матрас. Я его неспешно разворачиваю, из него выпадают одеяло и подушка, и принимаюсь застилать простыни.

Сука, как же я дошла до такой жизни.

До сих пор не верю, что всё это происходит со мной. Не верю, что мне приходится всё это претерпевать. Не верю – но постель свою готовлю аккуратно, бережно, как положено. Поверить однозначно придется. И ближайшие 23 часа я буду ворочаться, мучаясь от бессонницы, не на своем разложенном диванчике, а на этом суровом ложе.

– Тут, кстати, клопы есть, знаешь, – получаю я недобрые вести от соседки. – Но может, и пронесет, они разборчивые, не всякую дрянь едят, – усмехается.

Я деланно улыбаюсь в ответ. Но реально настораживаюсь – ведь такую везучую дрянь, как я, очень вероятно, к завтрашнему утру до костей обглодают насекомые, которых мне раньше и видеть-то не приходилось.

– За что тебя? – спрашивает Багира.

– Не могу ужиться в приличном обществе, – отвечаю.

– Мелкая хулиганка? Понимаю.

Облик развалившейся на койке девушки меня немного успокаивает. По ее беззаботному виду мне становится понятно, что ничего сверхужасного здесь происходить не будет. Дверь не будет резко распахиваться, в нее не будут влетать вооруженные дубинками спецназовцы в масках и не будут мутузить меня по ногам и голове, заставляя выдать всех уличных ссыкунов в городе, показать места, где мы мочимся еженощно и взять на себя даже те нераскрытые висяки, где обнаружены только янтарные углубления в снегу и уходящие вдаль следы от обуви.

Я тоже осторожно укладываюсь на кровати. Из-за тонкости матраса ее железные пластины, со щелями между ними в пару пальцев, больно давят мне в спину. И у меня вновь проступают слезы.

Я в тюрьме.

Киношники знают: драма заключенного всегда в том, что он оказывается за решеткой за преступление, которого не совершал. Тоже брехня. Даже когда сидишь за дело, это никак не умаляет твои страдания. Ты всё равно считаешь, что мир к тебе несправедлив.

– В первый раз, да? – говорит соседка.

– Угу.

– Спишь на новом месте, приснись жених невесте, хе-хе. Сколько дали-то? Пять суток? Обычно всем пять суток дают, знаешь. Мне пять дали. Но я все сидеть не буду, меня сегодня Черный заберет.

– Одни сутки, – отзываюсь я.

– Одни? Это ты, наверное, судью выморозила. Бывает. Одни – нестрашно. Не успеешь даже домашние котлетки выкакать. Туалет, кстати, вон, если че.

В углу камеры небольшая кирпичная оградка высотой до груди, к ней приделана маленькая дверка, сделанная из дверцы деревянного шкафа, за ней располагается санузел – напольный унитаз, на который нужно садиться на корточках. И эта дверь здесь скорее для психологического укрытия, чем для визуального или звукового.

За окном ряд деревьев загораживает общую панораму. Снег не идет, но и солнце никак не проявляется, довольно пасмурно.