Снег

Нас обгоняет прокурор. Я понимаю, что это мой обвинитель по синему мундиру, который мне знаком из постановочных телепередач про суд присяжных. Этим утром этот мужчина спешит порешать мою участь не в белом плаще с кровавым подбоем и не шаркающей кавалерийской походкой, а в обычной форме, наверняка натирающей в промежности, что делает его ходьбу похожей на спортивную. Он торопливо усаживается за боковой стол у окна.

За главным столом сидит красивая женщина лет 30, это и есть судья. Я думала, они должны быть старше – хотя бы лет под сто. Она не отрывается от своего телефона, в котором постоянно что-то клацает с улыбкой. Наверное, выкладывает ежедневное селфи: мол, вот мое лицо, когда я наказываю поссыкушку в первый день весны, всем доброе утро. И эмодзи.

Ей бы с такой мордашкой и формами действительно в модели податься или просто в эскорт, а не щеголять в черной мантии поверх красного кружевного белья. Она портит сложившийся в моей голове образ седоголового вершителя судеб, который я почерпнула из тех же телепередач. Похоже, в их съемочных группах не бывает реально судимых людей, могущих качественно проконсультировать режиссера.

Дамочка, видимо, зарядившись смешными картинками из интернета, бодро объявляет о начале процесса.

Она просит меня встать и задает вопросы, сверяя сведения о моей личности с капитанскими каракулями на листах. Я отвечаю, что я такая-то – такая-то, по батюшке такая-то, родилась неизвестно зачем тогда-то и там-то, образование такое-то, работаю, не жалея себя, в таком-то гадюшнике, в браке, с моей нелюдимостью, естественно, не состою.

Затем прокурор зачитывает суть моей преступной выходки. Он говорит, что моим мотивом явилось удовлетворение индивидуалистических потребностей, самоутверждение за счет игнорирования достоинства других людей, правил приличия и благопристойности, что мое правонарушение свидетельствует о моей низкой культуре, эгоизме и пренебрежении интересами общества.

Сука, ты че, никогда не мочился за кустами! Да ты, стопудово, даже в унитаз промахиваешься.

– Я не такая, – вдруг обиженно завываю я.

Судья делает мне замечание о моих комментариях, которых не просили.

Прокурор с наглой мордой объявляет о пояснениях очевидцев, которых, оказывается, успели опросить и которые не мешкая сдали меня со всеми потрохами. Аж не верится, как слаженно сработала полиция. Странно, что мой стыренный телефон так и не нашли.

Писаная красавица в мантии спрашивает, признаю ли я вину и что я могу пояснить по поводу случившегося.

Да они просто издеваются, это же очевидно. Неужели это и есть суд? Больше похоже на театр уставших актеров, играющих на автопилоте эту сцену уже в стотысячный раз.

Я говорю, что свою вину признаю и…

Судья просит говорить стоя.

Встаю. Говорю, что свою вину признаю, то есть я действительно в самый разгар ночи на глазах у ошалевшей публики присела на корточки, все-таки я девочка, и немного пописала на снег, так как не в силах была больше сдерживать в себе столько скопившегося негатива.

Слово прокурору – он просит назначить мне наказание в виде пяти суток административного ареста.

– Как?! – нервно вскакиваю я. – Какой арест!

Да он и вправду сумасшедший побольше меня. В тюрьму? За что? Я что, убийца какая-нибудь? Я даже себя убить не смогла.

Судья вновь, но уже со строгостью делает мне замечание за выкрики с места.

Все ждут, пока я усядусь.

Как только я наконец сажусь, судья тут же просит меня встать. Не театр, а цирк.

Мне предоставляется последнее слово.

К сожалению, после слов, которые я хотела, чтобы были моими последними, я уже наговорила много новых. И те, что я скажу сейчас, тоже, скорее всего, последними не станут.

Я вспоминаю речи актеров, играющих роль подсудимых, и говорю, что сожалею и прошу о милосердии.

Все встают, судья объявляет о том, что она удаляется в совещательную комнату. Но на самом деле она никуда не уходит – уходят все остальные, и мы тупо стоим за дверью и ждем.

Должно быть, она совещается там с кофемашиной, потому что до нас доносится глухой электрический рев, а затем постукивание чайной ложки о чашку.

Через 15 минут нас вновь приглашают в кабинет. Пахнет кофе.

Судья стоит, держа в руках лист. С ее прелестного лица еще не сошла улыбка, которая, видимо, была натянута всё это время, которое она провела за обменом веселыми картинками с подружками из других важных учреждений.

Но весь этот мимимишный лоск не мешает ей проигнорировать мою возможность отделаться штрафом и с ментовской невозмутимостью впаять мне одни сутки ареста.

Двадцать четыре, сука, часа ареста. Вот же мразь. Да чтоб ты в аду горела. Хотя бы одни сутки.

9