Снег

Как раз успеет наполниться ванна. А больше никаких дел и нет.

Поэтому в этой – последней версии церемонии – не будет прелюдий.

Я пишу хозяйке квартиры сообщение, что поцарапала ванну и в возмещение ущерба оставлю для нее деньги на полочке, которые прошу забрать завтра, так как позже их у меня может не быть. Дел, важнее этого, у нее теперь не будет, это точно. Все-таки ей придется исполнить свою роль в моей драматичной истории: найти меня, испугаться, поохать-поахать и вызвать людей в форме и в халатах.

Я лезу в корзину для белья, достаю оттуда невысохшее синее платье, которое туда бросила Алиса, и натягиваю на себя. Из-за своей влажности оно наползает на меня с трудом. Его сырость мерзко обволакивает меня, делая процедуру более суровой, чем в моем первоначальном плане.

Ну, хотя бы не в тюремном туалете.

В этот раз не буду на прощанье смотреть на себя в зеркало, это ни к чему, ничего нового я там не увижу и ничего себе не скажу.

Вновь достаю то же самое лезвие. Разрываю на части его маленький конвертик, больше он не пригодится. Завтра будет использован конверт побольше – в какие криминалисты упаковывают вещдоки.

Перелезаю через бортик, сажусь в теплую воду, которая пока еще не накрывает даже мои бедра, и жду, когда она доберется до шеи.

Теперь мне страшно не только из-за того, что здесь я и умру. А еще и потому, что во время последнего приема ванны в меня вселился бес. «Алиса, ты здесь?» Но и она меня бросила, потому что поняла, насколько я безнадежна. И снова оказалась права.

Заводится музыка – это звонит мой мобильник, брошенный на стиралке. Нет, слишком поздно. К телефону в этой жизни я уже не подойду. И неважно, кто там: будь то мошенники, выдающие себя за работников банка, будь то мошенники – реальные работники банка, стремящиеся навязать мне кредит, будь то телефонные хулиганы, вроде меня, несущие всякую белиберду в трубку.

Вода накрывает мой живот. А телефон трезвонит не умолкая. Мелодия длится до самого конца и затем проигрывается сначала. Вот же суки приставучие. Чего я его не выключила, дура. Снова навязчивый звук не даст мне расслабиться, как позавчера фейерверк за окном.

Но нет. Сегодня – нет. Сейчас меня уже не вытянет из ванны никто, кто посчитал нормальным позвонить мне в воскресенье вечером. Значит, умру не расслабленная. В любом случае расслабиться перед суицидом невозможно.

Я глубоко вздыхаю. Еще раз. Еще…

Сосредотачиваюсь на своем дыхании, на неподвижности тела, на обволакивании его водой. Наверное, как-то так и нужно медитировать. Вернее, нужно было – может, тогда какой-нибудь мой день прошел бы хотя бы на троечку.

А сейчас уже поздно. Поздно для всего.

Теплая вода затягивает меня по грудь. Еще немного – и всё.

Какой-то непонятный шум, эхо какой-то возни. Не пойму, что это и где.

Нет, не буду отвлекаться. И медлить не буду.

Выпячиваю кисть.

То ли крик, то ли вопли – слов не разобрать.

Кажется, это на лестничной клетке.

Теперь гулкий стук. Кто-то барабанит по соседским дверям. Вот же скоты.

Что это? Пожар в доме? Да и хрен с ним. Моим планам не помеха. Буду истекать кровью лежа в ванне горящего дома. Картина так картина. Жаль, что никто этого не увидит и не опишет потом в бессмертном романе или поэме. Потому что решат, что я просто пряталась так от пожара и не смогла спастись.

Бешеный грохот – и это уже точно моя дверь.

Моя рука с лезвием над моим запястьем. Завтрашний вещдок, преломляясь в воде, кажется больше – словно грозный мачете, и готов отрубить мне сразу всю руку.

– Олеся!

Кто-то кричит мое имя. Не люблю свое имя.

Мое имя не Олеся. Мое имя Нелюбовь.

В дверь продолжают барабанить.

– Олеся, Олеся!

Полотно лезвия смотрит на меня из прозрачной глубины и ждет отмашки, чтобы окрасить ее в багровый.

– Олеся, не надо! Олеся!

Теперь я узнаю этот голос. Это Багира.

Ну как же так. Я ведь не вызывала проститутку. Я никого не звала. У меня крайне закрытое мероприятие.

Зачем она это делает? Зачем?

– Олеся! – кричит она. – Не надо. Пожалуйста. Не делай этого.

И бьет в дверь не переставая. Будто собирается снести ее с петель.

Красивая пантера из сказки примчала спасти человеческого детеныша.

Зачем?

– Олеся, пожалуйста, скажи, что я успела!

Это трогает меня. Неужели до меня есть кому-то дело.

На мои глаза наворачиваются слезы. Но они не такие, как обычно. Там, внутри головы, за глазами, совершенно другое жжение, другой привкус, он болезненный, но как будто приятный.

Зачем?

Нет, в эту минуту я уже себя не убью.

А значит, нужно быть гостеприимной.

Я открываю дверь.

За ней стоит заплаканная Багира. А на лестничной площадке – взбудораженные соседи, заглядывающие в мою квартиру, чтобы узреть меня и еще что-нибудь интересное, достойное отвлечения их от воскресного жопосидения.

Моя спасительница беспокойно глазеет на меня – мокрую, истекающую водой в синем платье.

И мы молча смотрим друг на друга, так и общаясь, словно телепаты.

Она мысленно говорит мне: «Значит, я все-таки успела?»

А я ей безмолвно отвечаю: «Как видишь. Но ты могла бы и поторопиться, а то теперь счет за воду придет немаленький».

Она вещает: «Платье чудесное».