Снег

Я ведь знаю, каково это – натягивать требуемую обществом улыбку, когда у тебя внутри полыхает ад. И ведь даже никто вокруг не виноват, что тебе плохо, поэтому-то и причин сидеть букой и не улыбаться нет. Но и невозможно полностью абстрагироваться от своей боли и искренне соблюдать приличные манеры. Разве что, наверное, напиться.

В общем-то, Багира этим сейчас и занята: она проглатывает фужер за фужером, очевидно, зная, что придется глотать еще кое-что.

Меня она тоже подначивает не отставать от нее и иссушивать тару до дна. Наверное, считает, что алкоголь поможет мне выйти из убийственной депрессии. Видимо, таков и был ее путь лечения после собственных попыток. Однако ее же пример и доказывает, что долгосрочных результатов в восстановлении душевного равновесия попойка не приносит.

Тем не менее я пью. И уже вполне себе захмелела, учитывая, что сегодня, кроме бутерброда со шпротами и пары ложек тюремного завтрака, ничего не ела. А сейчас на столе, помимо фруктов, ничего нет. Не стану же я здесь разворачивать и грызть банан. Есть бананы, как и пукать, я могу только дома.

Всё это время я отмалчиваюсь, как и планировала. Просто поворачиваю голову к говорящему и, даже не кивая из вежливости, жду, когда сменится оратор. Да меня ни о чем и не спрашивают, и не просят поделиться экспертным мнением на тему политики.

Наконец светская беседа обо всём и ни о чем завершается. Это становится понятно в момент, когда наш тамада просит принести счет.

Спускаясь по этой километровой лестнице, я оступаюсь и инстинктивно хватаюсь за плечо идущего рядом Черного. Он игриво подмигивает мне, и я быстро отстраняюсь.

Мы направляемся к выходу, а по пути я разглядываю творческие образы официанток и пытаюсь быстро читать строки на их лицах, мало ли, вдруг прочту: «Позвоните в полицию, меня держат в рабстве».

На улице Багира просит меня дождаться ее, пока она отъедет с ректором в гостиницу на часок, не больше, а потом мы поболтаем о нашем славном деньке на нарах.

Как же раздражает меня ее легкость говорить об этом так, будто они идут играть в шахматы.

Я начинаю причитать, что это лишнее и что я поеду домой и лягу спать, обещаю. Потому что меня не прельщает перспектива ждать в компании ее сутенера, пока где-то будут вовсю исследовать ее анатомию.

Но, глядя на ее доброе лицо, излучающее искреннюю заботу и неверие ни в какие мои обещания, я снова сдаюсь.

– Милости прошу, – приглашает меня Черный, открывая переднюю пассажирскую дверь. – Прокатимся по городу, покажу красивые места. Ты, наверное, неместная?

Городские пижоны думают, что девочки рождаются только в деревнях.

А вообще, я как раз собиралась переехать на новое место – на кладбище.

– Только не гнать, – предупреждаю я.

– Как скажешь.

Мы чинно вползаем в вечерний поток машин.

– Включить музыку? – предлагает Черный. – Какую любишь?

На самом деле я люблю песни, которые пишут и сами исполняют короткостриженые женщины. Никто круче не творит. Но я скромно пожимаю плечами, мол, включай уже свой любимый блатняк, или что ты там обычно напеваешь в душе, не надо из-за меня мучиться.

Тогда он включает радио, и мне становится спокойнее. Оказывается, колесить по городу под музыку так же приятно, как и изображают в фильмах.

Мы проезжаем вблизи городского пруда, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Черный это замечает и говорит:

– Нравится? Я тоже люблю здесь бывать. Давай заедем, посмотрим. Может, какие-нибудь особо отчаянные фигуристы катаются.

Он поворачивает на подъездную дорогу и неспешно подбирается к берегу.

– Сюда вроде нельзя на машинах, – говорю я.

– Мне можно, – хвастается он. – Здесь щас ни ментов, ни людей. Зато красиво, смотри как.

Его внедорожник почти упирается в невысокую декоративную ограду пруда и останавливается.

– Доставай коньки, – говорит Черный, – надо отработать тройной тулуп.

– Шутишь, что ли?

Он что, флиртует со мной?

Да не, не может быть. Он же сутенер.

– А что? – продолжает. – Лед еще крепкий, а скоро Олимпиада, без тренировок ничего не получится, мне так тренер всегда говорил.

– Тренер? По хоккею, что ли?

– По вольной борьбе.

– Вот как? А ты поборол своего учителя?

Я что, флиртую с ним?

Да не, не может быть. Он же сутенер.

Неужели я настолько пьяна? Не может же этот паразит оказаться хорошим человеком.

– Конечно, поборол, – отвечает он, – еще на первом занятии.

Улыбнуться, что ли? Просто из вежливости? Чуть-чуть? Похоже, я все-таки напилась.

– О, смотри, снег пошел, – восклицает Черный и указывает вперед.

Я тут же бросаю взгляд в окно. А там – белые хлопья, падая, создают удивительную красоту. Они томно ложатся на ледовую поверхность озера, придавая этой панораме сказочный вид.

– Я люблю снег, – говорю я. – Но только тот, что падает, а не тот, что…

В этот момент Черный кладет руку мне на затылок и тянет к себе. Он резко впивается губами в мою шею.

Мое имя Оторопь.

Я не ожидала такого. Поцелуй – да еще и сразу в шею. Разве не принято всегда сначала целовать в губы? Неужто и здесь киношники соврали?