Снег

Вот это заявление. Я округляю глаза от неожиданности.

– Для тебя это что, развлечение? – манерно выплескиваю я. – Человек умер. У меня на глазах. Я до сих пор в себя не могу прийти после этого.

– Не в себе ты была и до его купания в проруби. А увидеть смерть – это не развлечение, это опыт. И тебе, помешанной на смерти, он был нужен. Теперь тебе понятно, что, когда ты умираешь, мир не рушится из-за такой потери. Он проглатывает тебя ледяной пастью, не оставляя никаких следов, и продолжает спокойно существовать.

– Тебе что, всё равно, что погиб человек?

– Конечно, мне не всё равно, – с возмущением произносит она, – я очень довольна. И ты должна признать, что тоже. Он это заслужил. Так должно было случиться. Так правильно. К нему вернулся бумеранг.

Я не могу это слушать. Невозможно, что я и она – один человек. Невозможно, что эти мысли сокрыты где-то в глубине моей души. Невозможно, что мое неконтролируемое «второе я» выдергивает их из недр и выталкивает на поверхность. Невозможно ведь?

– Пора завтракать, – говорит Алиса. И напяливает пальто и сапоги.

– Где? – напрягаюсь я. – В ресторан собралась?

– Не твой же дерьмовый чай вечно хлебать. Как ты его вообще пьешь? Неудивительно, что крыша поехала. Нужно купить че-нибудь нормальное.

Должно быть, она задумала пересадить меня на новую диету – нормальный завтрак для ненормальной девушки. Мой желудок такое едва ли переварит.

– А если мне не понравится твое «нормальное»? – тарахчу я.

– Я отвечу на твой вопрос, если в нем не будет слова «если».

Мы выходим на улицу и направляемся в магазин.

Сыплет снег.

– Ты появляешься, только когда идет снег? – спрашиваю я.

– В голове у тебя снег идет.

Мы двигаемся вдоль полок с продуктами.

– Покупай сок, ананасовый… вон те булочки… – она указывает рукой, – пару яблок и сырок… и еще йогурт, вот этот.

Я понимаю, что телом мы управляем вместе. Я делаю, что нужно мне, а она – что ей.

Набрав корзину, подходим к кассе.

– Да не верти ты башкой, – говорю я, – я же расплачиваюсь.

– Я смотрю, чего еще можно…

– Мы даже это не съедим.

– Говори за себя. Я голодная.

Продавщица смотрит на меня как на идиотку. Стыдно, конечно. Ну, я хотя бы не справляю при ней нужду.

Так ведь и я раньше, заметив какого-нибудь разговаривающего с самим собой прохожего или автобусного попутчика, думала: это ж какие бывают люди сумасшедшие. Ну о чем, о чем можно вести с собой переговоры? О чем можно договариваться? О чем спорить? А вот оно, оказывается, как бывает. Ведешь себе вполне полноценный разговор вслух, с вопросами и ответами, с доводами и контрдоводами, с шутками и претензиями.

Это у других полно друзей, а мне и поговорить-то не с кем, кроме как с собой.

– Репетирую роль, – оправдываюсь я перед продавщицей. – Бесноватую буду в театре играть.

А она в ответ:

– Хорошо получается.

Мы забираем пакет с покупками и идем к выходу.

Алиса оборачивается к кассе. И говорит обслужившей нас женщине за стойкой:

– Да пошла ты.

Мы вновь ныряем под снег.

Люди откапывают свои автомобили. Вовсю работают снегоуборочные машины. И пусть. Ведь они сгребают лишь тот ворох, что лежит на земле, а я его не люблю. Я люблю снег, который падает.

Я шагаю по протоптанной тропинке и смотрю вверх. Небо рассыпается на мириады мелких кусочков, похожих на сказочный белый пепел. Это красиво. Это невероятно красиво.

Мы дома.

– Ну как тебе? – интересуется Алиса, пережевывая булочку.

– Нормально.

– Не говори с набитым ртом, ха-ха.

Я чувствую себя спокойнее. К этому моменту я уже так освоилась с мыслью о смерти Черного, что это кажется мне чем-то нездоровым. Может быть, это Алиса транслирует мне свое удовлетворение его гибелью и оно уже прививается мне?

Залезаю в автобус.

Снова эти унылые…

Надо же – все живые, никто не сгинул за выходные. И та библиотекарша в коровьей шубе – которая ожидает со дня на день возврата «Самоучителя для самоубийц». И та брюнетка с пирсингом на лице – которая, несомненно, когда-нибудь намотается на колесо мотоцикла своего бородатого приятеля. И тот прыщавый пацан – который однажды, принимая ванну, все-таки уронит в воду мобильник, заряжающийся от розетки. И конечно, водила – который упорно перевозит нас, обреченных, из точки «А» в точку «Джи». Куда нам и дорога.

– Ну че, старичье, – вопит Алиса, – когда уже весна по-нормальному начнется?

Косые взгляды, ухмылки, ужимки.

– Всё, – кряхтит какой-то отзывчивый дедулька, – завтра точно будет. Последний день белые мухи летают.

Во как.

Последний день…

– Да погоди ты – последний, – фыркает Алиса.

Ну хоть кого-то разбудил ее клич. А то эта зомби-массовка часто кажется мне нереальной. Будто просто манекенов подсаживают в мой автобус, чтобы я не догадалась, что природа моего одиночества не связана с моим психоэмоциональным состоянием, а образована скрываемой реальностью – что я действительно одна на всем белом свете, а всё остальное – фальшивый театр и существует лишь для меня. И именно поэтому мне так плохо.