Снег

Немая сцена, должно быть, выглядит крайне театрально, но я не могу ее лицезреть полностью – Алиса не поднимает глаза, с деланной внимательностью следя за манипуляциями своих рук, передвигающих документы на столе. Лишь боковым зрением мне удается видеть неподвижные, размытые силуэты трех крыс и одной свиньи, словно на плохо проявившейся фотографии.

Через несколько секунд Свинья, не издавая ни звука, мелкими шагами плетется к выходу и удаляется из кабинета, осторожно закрывая за собой дверь.

Кабинетные грызуны всё еще не решаются источать звуки. Они, должно быть, переваривают произошедшее и не уверены, что представление окончено. Ведь теперь не известно, чего можно ждать от такой соседки.

Я даже не пытаюсь ничем пошевелить. Боюсь – вдруг получится.

– Можно я возьму печеньку? – тараторит Алиса и, не дожидаясь ответа, тянется рукой к столу Кузьминовой. Берет и закидывает печенье в рот.

– Можно, – еле слышно проговаривает Кузьминова.

– У меня, вообще-то, день рождения сегодня, – брызжут слюной мои губы. – Он, кстати, и в прошлом году тоже был. Или вы думали, что у меня его нет? Это у вас они ненастоящие, потому что на самом деле вас бомжи подбросили. Поэтому у вас и гороскоп не совпадает.

Серая живность тревожно переглядывается.

Звонит телефон.

– Слушаю, – отвечает Абашкина. – Хорошо. – И затем говорит мне: – Олеся, это из приемной Георгича. Тебя к нему вызывают.

Ну вот и всё. Вот и на меня наябедничали. На сей раз я и есть обидчик офисных животных. Дожила я и до такого дня. Дожила – потому что не умерла в назначенный час, не сошла с поезда на конечной остановке, и тот поехал в депо или куда подальше. Вернее, его угнала Алиса. И жмет теперь на все кнопки в кабине машиниста, и тянет рычаги, и гудит с мощным ревом, выдувая уходящие в небо белые струи дыма. Ту-ту!

Все-таки пожаловалась старая на меня шефу. А чего ей, собственно, было не жаловаться – повод веский. И без последствий для меня не обойдется.

Похоже, я потеряла работу. Теперь делать будет совсем нечего.

Придется снова вытащить лезвие.

Никакая новая работа мне уже не интересна, вся эта суета останется в прошлом, а в будущем будет… не так много чего, потому что самого будущего остается крайне мало.

Я продолжаю неподвижно сидеть. А крысы настороженно поглядывают то на меня, то друг на друга, волнуясь из-за того, что я спокойно сижу, а не бегу во всю мочь в кабинет директора. В общем-то, и я уже волнуюсь из-за этого.

«Алиса», – мысленно зову я.

В голове тишина.

Я шевелю пальцами. Они двигаются.

Я снова функционирую. Собственно, как и должно быть, согласно инструкции пользователя по эксплуатации этого тела.

Вытираю ладонями вспотевшее лицо.

«Мать, ты здесь?»

Она молчит.

За окном сыплет снег. Почему она играет со мной в эти прятки?

Угонщица спрыгнула с поезда и затерялась, а освобожденный и оставленный в одиночестве заложник несется в вагоне на всех парах в невидимое будущее, не зная, где обрываются железнодорожные пути.

Мне снова придется отдуваться самой.

Я встаю и, стараясь держаться максимально невозмутимо, иду к выходу. Крыски провожают меня взволнованным взглядом. Страшно представить, какое насыщенное совещание начнется здесь, едва за мной закроется дверь. У них могут и сосуды полопаться.

Поднимаюсь выше на один этаж.

Вхожу в приемную.

Меня встречает секретарша директора – полная женщина лет 45, крашеная блондинка с короткой стрижкой. Она всегда чрезмерно приветлива, всегда улыбается во весь рот, всегда в хорошем настроении. Ненавижу ее.

Ну не то чтобы ненавижу, конечно, но это ее неумеренное дружелюбие и почти клоунская жизнерадостность меня ужасно раздражают. Ведь на ее фоне я кажусь себе еще серее и печальнее.

– Доброе утро, Олеся, – говорит она. – Ой, а что у тебя с губой? Что-то случилось?

Только она и заметила свежую рану – отметину, оставленную Черным как напоминание, что всё это было наяву.

Я сконфуженно пожимаю плечами.

– Ну проходи, он ждет, – приглашает она.

Я растерянно гляжу на дверь кабинета директора.

В его кабинете я была всего однажды – когда поступала на работу. Это довольно просторный зал, больше напоминающий музей или часовню, чем офисное помещение. Потому что в нем стены увешаны иконами и картинами с библейскими сюжетами, а еще там внушительный крест сияет напротив окна. К Святому Георгичу резоннее заходить со свечами и покрытой головой, чем с папкой с документами. А первым желанием возникает не поздороваться, а трижды перекреститься, бурча себе под нос отрывки из известных молитв.

Я стучу в дверь и неспешно открываю…

…И захожу домой.

В мою квартиру.

Не в галерею конфессионального искусства своего директора, с изображениями ангелов на разноцветных стеклах витражей и потолочных фресках, а в свое скромное, изголодавшееся по ремонту пристанище, за которое ежемесячно отваливаю треть зарплаты.

Что за дела? Как я здесь оказалась?

Известно как. Опять проспала.

– Алиса?

– Чего?

– Что случилось?

– Завтра будет видно, – она стряхивает с ног сапоги.

– Что? Что будет видно?

– Либо нас повысят, либо уволят.

– Что ты сделала?! – в моем голосе волнение.