Снег

Конечно, когда все эти три твари вместе, их ор проходит складно. А вот когда одной из них нет, то здесь значительно спокойнее, а если, как когда-то, сразу две заболели, то в кабинете вообще стоит кладбищенская тишина. Это наиболее терпимые дни. Их отпусков я жду не меньше своих.

В кабинет входит Свинья, прерывая этот ублюдочный гогот.

– Олеся, – с ходу трубит она, – что это за поведение?!

Шоу уродов в разгаре. Второй акт.

Конечно же, я ничего не отвечаю ей. Ведь оттого, что рупор теперь перешел из мелких волосатых лап в свиные копыта, мое конституционное право хранить молчание не изменилось. С тупицами вообще нельзя вести бесед, иначе превратишься в них. Умные с дураками не дискутируют.

– Я с тобой разговариваю! – горланит начальница. – Я целых два раза подходила к тебе, звала к нам, а ты и слова мне не ответила.

Крысы ведут себя тихо. И, видимо, получают удовольствие.

– Ты не имела никакого морального права приходить туда и развлекаться со своими друзьями, игнорируя нас, – продолжает старая трынделка. – Ты упала в глазах всего коллектива. Я буду ходатайствовать, чтобы…

– А ну-ка заткнись!

О нет! Надеюсь, это не я сказала.

– Что?.. – Свинья в шоке.

И смотрит на меня.

Кажется, все-таки это я – в своей альтернативной версии, наконец прервавшей молчание.

Мои легкие резко наполняются воздухом. Третий акт.

– Я сказала, чтобы ты завалила свой вонючий хавальник! – выдает Алиса.

Меня вдавливает куда-то в глубину головы.

«Что ты творишь?» – будоражусь я в надежде, что она услышит мои мысли.

– Ты мне уже надоела! – вырывается из моих уст. Алиса не хочет меня слушать.

Моя задница, привыкшая прятаться от любых неприятностей, бодро отрывается от стула, и я встаю в устрашающей позе – будто за моей спиной армия вооруженных и безбашенных девиц, жаждущих крови.

Пусть позади и нет сотни амазонок, но зато есть одна, и не позади, а внутри – вернее даже, на передовой. И она продолжает кипеть:

– Меня достало каждый день видеть твое свиное рыло и слышать твой гребаный визг!

Кажется, что у Семеновны сейчас вывалятся глаза.

– Да че ты тут из себя строишь, свинья помойная.

Впервые Свинья названа свиньей в присутствии Свиньи.

– У тебя просто не хватает мозгов понять, что тебя здесь все ненавидят. И особенно твои милые детишки, – моя рука указывает на крыс. – Они целыми днями только и обсуждают твои загоны. Твои тупые порядки никто не выносит. И знаешь почему?

Свинья молчит.

– Потому что они тупые! – рычит Алиса.

Никто даже не думает сделать вдох, предваряющий вступление в разговор. Должно быть, потому, что тут, в общем-то, и спорить не о чем.

– После каждого твоего прихода здесь только и болтовни что о твоей уродливой морде, о твоих обвислых щеках, о твоей толстой жопе, о твоем говнистом голосе и о твоей безмозглости, просто абсолютной, непроходимой безмозглости.

Кажется, это уже стукачество. Вот и меня докатило до крысиного уровня безнравственности. Мне всегда хотелось, чтобы никакие злодейства не оставались тайными, а выявлялись и из-за этого могли быть подвергнуты наказанию, всегда хотелось, чтобы кто-нибудь обязательно наябедничал на обидчиков, но не хотелось быть ябедой самой – и не потому, что это позорно, а потому, что для этого тоже нужна смелость. Нужна смелость, даже чтобы опозориться.

Алиса продолжает расстреливать:

– Ты, даже заходя сюда, сама не знаешь, зачем заходишь. Мямлишь что-то – на ходу выдумываешь повод, просто показать, что ты делом занята, и сваливаешь – что хрен поймешь потом, че тебе вообще надо было. А потому что ничего и не надо было. В этой работе от тебя нет никакого толка. Даже если тебя не будет, для фирмы вообще ничего не поменяется. Только лучше станет – на зарплате твоей сэкономить получится. Но зато какая ты важная. Ходишь тут, строишь из себя лидера. Будто это ты эту компанию основала или как минимум из грязи вытащила. Да Георгич тебя здесь держит из жалости, он же верующий чересчур, думает, что если уволит тебя, то ты от не хрен делать руки на себя наложишь. И будет прав – конечно, наложишь. Потому что, кроме как ходить на работу и раздавать нам свои шибанутые команды, у тебя больше нет возможности чувствовать себя живой.

Это уже кое-что из суждения по мне самой, что ли? Неужто Алиса считает, что мы со Свиньей похожи? Или так она видит мое будущее?

– Ты просто комок засохшей грязи на тапке, к которому впадлу даже прикасаться, чтобы стряхнуть, – не успокаивается она. – В твоем существовании на этой планете нет совершенно никакого смысла. Разве чтоб коровки щипали травку на твоей могиле и потом давали вкусное молоко.

Мое имя Психопатка.

– Давай, иди уже на хер отсюда. Не мешай работать. – Алиса сажает мое тело на стул и начинает, усердно размахивая руками, складывать бумажки.

Все животные висят на паузе.