Снег

Кукольная Тварь, не растягивая прелюдию и не бросаясь, подобно заурядному киношному злодею, лишними словами, влепила мне жвачку прямо в макушку. А затем с силой стала размазывать ее по моей голове.

Мне было больно. Стонали руки, ныла голова, и вообще ломило всё тело.

– Ой, смотри, я случайно, – прокряхтела она.

И тут же отвесила мне подзатыльник.

– Ой, я случайно.

И затем еще один.

– Ой, опять случайно.

И еще.

Она шпыняла меня своей расслабленной ладонью – не сильно, но властно, с издевкой, больше меня этим унижая, чем причиняя телесную боль. Однако эти удары достигли до самой глубокой цели, до самой болезненной точки, они окунули меня в жесточайший позор.

Ее глумливые шлепки по голове выбили из меня остатки моих сил сопротивляться, остатки моей стойкости, моего ощущения себя здесь и сейчас.

Я, обессиленно подогнув колени, сползла вниз по туловищу Рыбиной. Та не стала меня удерживать и даже оттолкнула, будто с отвращением.

Я опустилась и села на землю. Мои глаза из-за слез толком ничего не видели, даже их лица – потому что я была не в состоянии поднять голову. Только их передвигающиеся ноги маячили передо мной.

Словно случилась та самая телепортация, о которой я недавно молилась. И моя душа перенеслась в какое-то другое, непостижимое место, словно куда-то под землю, куда я и хотела провалиться, где меня никому ни за что не достать. Но мое тело осталось здесь, в этом проклятом лесу, в лапах этих проклятых лесных чудовищ.

– Давай сюда ножницы, – раздался где-то наверху голос Кукольной Твари. – Надо же жвачку вырезать, пока хуже не стало, – смеялась она. Но ее смех растворялся в хохоте ее стервозных подруг.

– Куколка, а прикинь, обрить ее наголо, ха-ха, – грохотало там, у макушек деревьев.

– Да зачем наголо, – отозвалось следом, – наголо – это красиво. Зачем ей красиво.

Кажется, что-то коснулось моих волос. Но почти неосязаемо. Будто ветер всколыхнул их.

Но я знала, это не ветер.

Просто моя затаившаяся душа не чувствовала захваченного в плен тела. Никакой это не ветер, это ножницы. Ножницы в руках Кукольной Твари. Елозили по моей голове, состригая прядь за прядью и превращая меня некрасивую в меня безобразную.

– Мы здесь чуть-чуть… и вот здесь чуть-чуть, ха-ха, – рокотало наверху, – и вот здесь… и вот здесь…

– Целка, и вечно будешь целкой.

– Ну и кикимора, сука.

– Чучело галимое.

А потом будто пошел дождь.

Но я знала, это не дождь.

Это на меня лился коктейль, недопитый Кукольной Тварью. А затем жестяная банка свалилась возле моих уткнувшихся в землю колен.

Небо еще долго гоняло туда-сюда отзвуки смеха, не позволявшего мне очнуться.

А когда эхо наконец замолкло, я подняла глаза – чтобы ощутить, что я вернулась в свое тело, что я всё еще здесь и всё еще жива.

Однако я почувствовала кое-что новое. Помимо своей смерти, я стала неистово желать смерти Кукольной Твари.

После того как злобная гадина и две ее вечно подгавкивающие шавки выстригли мне несколько локонов волос, превратив в пугало, мне пришлось пойти в парикмахерскую и сделать короткую прическу, избавившись от моей длинной копны – тому единственному, что позволяло мне с детства верить, что я немножко принцесса.

Я, словно тот ветхозаветный богатырь, не помню, как звать, утративший свою несокрушимую силу, когда его предательски остригли, тоже потеряла частичку себя. Пусть я не была красавицей на все сокровенные 10 баллов, но на шестерку я вытягивала – с длинными волосами. А без них… Без них мне стало сложнее смотреться в зеркало и видеть в себе девушку.

К концу учебного года волосы не сильно отрасли. Но для похода на выпускной даже из того, что выросло, магу-парикмахеру удалось сварганить нечто симпатичное.

Собираясь на праздник, который по настоянию родительского комитета проходил в самой школе, а не в банкетном зале ресторана, я была как будто даже в хорошем настроении. Потому что мне нравилось то непривычное чувство собственной привлекательности, которым меня наградили работники салона красоты. Еще они сказали, что не бывает некрасивых девушек, бывают бедные.

Навалоцкий весело присвистнул, когда увидел меня в школе в новом образе. А сам он, конечно, выглядел потрясающе в своем модном костюме, с галстуком, в блестящих туфлях. Он никогда раньше так на меня не смотрел – заинтересованно. Мы даже стали обмениваться милыми шутками, словно тесно дружили все одиннадцать школьных лет.

И мне захотелось, жутко захотелось избавиться от всего, что меня до этого дня угнетало, от своей нелюдимости, от своей некрасивости, от своей стыдливости. От стыдливости, которая стала яростно кровоточить в день моей встречи в лесу с Кукольной Тварью. В день, когда в меня острым копьем всадили мысль, что я не женственна и неполноценна, а доказательством этого обозначили мою девственность.

К выпускному мне уже исполнилось 18, и, став совершеннолетней, я внутренне разрешила себе – если на горизонте замаячит секс, то я не стану во что бы то ни стало избегать его, но и навстречу, конечно же, не брошусь, словно голодная нимфоманка. Просто будь что будет.