Снег

– Плохое предчувствие? Всё это оч-чень хреново закончится, точно тебе говорю.

Она раскрывает зонт. И смело переходит дорогу, направляясь туда, где меня определенно никто не ожидает сегодня встретить, потому что они уверены, что я уклонюсь от этого собрания, даже если меня всем классом станут упрашивать прийти. Ведь школьные изгои не ностальгируют по годам учебы.

Ностальгия – это опиум для слабаков. И возможно, мне она очень помогла бы и сделала бы мой мрачный мир чуточку приятнее, ведь я как раз слаба и даже психически нездорова. Я, может быть, с удовольствием нырнула бы мыслями в ее бархатистые облака, чтобы понежиться в них, скрываясь от жестокой реальности, пусть даже временно. Вот только мне особо не по чему ностальгировать.

Мы не подходим к ресторану, а поворачиваем перед зданием в глубину двора.

– Ты куда? – мгновенно напрягаюсь я.

– На парковку. Нужно сразу сделать дело. Потом будет слишком палевно, да и возможности может не быть.

Если бы сейчас моя челюсть была полностью мне подконтрольна, то у меня, наверное, стучали бы зубы.

Мы оглядываемся: охранников нет, но замечаем видеокамеры.

Я сразу узнаю ярко-красный автомобиль. Четыре года назад он впервые появился на хвастливо публикуемых Навалоцким фотках и до сих пор часто присутствует на них как важный элемент декораций. Такие пижонские модели машин редко встречаются в будний день на улицах города.

– Я боюсь, – мямлю я. – Тут же камеры везде.

– Поэтому-то я и взяла зонт. Да и без него нас под таким снегом хрен кто опознает по видео, не ссы.

Алиса оглядывается. Рядом никого.

Она, опустив зонт прямо на мою голову, торопливо достает из сумки флакон, снимает крышку и выливает содержимое у основания лобового стекла, откуда жидкость тут же стекает под капот. Затем бросает пустую тару обратно в сумку, берет следующую и повторяет операцию.

Мы постоянно оглядываемся.

Я чувствую дрожь. Это значит, что Алиса не в силах скрыть ее от меня. И значит ли это, что ей самой неспокойно?

– Это адреналин, – буркает она. – Я же тебе прописывала, помнишь? Видишь, от тоски помогает. Тебе ведь сейчас не грустно?

Мне сейчас точно не весело.

– Быстрее, – трусливо ною я.

– Да я и так хреначу, будь здоров.

Это правда. Она работает будто какой-нибудь автоматизированный конвейер на ликероводочном заводе – мгновенно развинчивает крышку и выливает всё из флакона, тряся его для скорейшего опустошения. При этом моя голова каждые несколько секунд поднимается, а глаза выглядывают из-под зонта, чтобы обозреть территорию. Из-за падающего снега мне везде мерещится движение.

– Быстрее…

Последний пустой баллончик скрывается в сумке.

И что дальше?

В моих руках появляются спички.

Алиса чиркает, и около моего лица рождается огонь. Маленький. Трясущийся. Но безумно ужасающий.

Беглый взгляд по сторонам. Вокруг никого. Тишина. И эта тишина зловеща. Словно картина, которую ты собираешься сжечь.

Она дротиком бросает горящую спичку туда, куда выливала всё приготовленное топливо.

Пламя вспыхивает мгновенно, рассеивая темноту вокруг.

А мы, бешено передвигая ногами, сбегаем с места преступления.

– Она щас взорвется? Она взорвется? – ошарашенно молочу я.

– Да не знаю я, – ворчит Алиса. – Я те же фильмы смотрела, что и ты.

Мы покидаем парковку и спешно движемся по тротуару, удаляясь от ресторана и не оглядываясь.

Взрыва не слышно. Да и криков каких-нибудь обезумевших баб, как в фильмах, – тоже. И вопль охреневшего Навалоцкого едва ли уже усладит мой слух. Хотя было бы замечательно записать его на диктофон и потом поставить на звонок мобильника.

– Ничего, мы вернемся посмотреть на его кислую морду, – скрипит Алиса. – Сфоткаешься с ним, если захочешь.

– Мы вернемся? Я думала…

– Конечно, вернемся. Это была всего лишь мелкая пакость. А впереди у нас настоящее кровопролитие.

Отойдя от ресторана на пару кварталов, она вытряхивает баллончики из сумки в мусорный бак. А сумку и зонт – в другой. Это хорошо, что она предусмотрительно заметает следы, а то память о проведенном за решеткой дне всё еще неприятно саднит.

– Всё равно ты не любишь носить ручную кладь, – иронично подбадривает Алиса. – Ну как тебе файер-шоу? Получила удовлетворение?

– Не знаю. Не поняла еще.

Она загребает с земли снег и обтирает руки. Их вмиг пронзает холодная резь.

– Чтоб запах сбить, – поясняет. – Ладно, пора назад. А то там праздник испортить некому.

И мы нерасторопно идем обратно.

Всем известно, что преступники возвращаются на место преступления. Чтобы убедиться, что они не оставили улик. Или чтобы позабавиться тем, как все суетятся, не зная, кто это сделал, и никто не подозревает их, потому что они здесь вроде как такие же любопытные зеваки, как все. А особо ненормальные – чтоб удостовериться, что они действительно это совершили, а не вообразили себе из-за сильного эмоционального накала. Или вообще, как настоящие маньяки-психопаты – чтобы снова испытать полученные там ощущения.

Но я ведь не нормальная ненормальная. Я возвращаюсь, чтоб совершить еще одно преступление.