Снег

Я смогла выбраться из ванны – значит, я сильнее Алисы. Уже сильнее.

Снова двигаю головой, толкаю руками пол – но нет.

Я дергаю плечом, перекатываюсь на бок.

Да – я сместилась.

Перекатываюсь на живот. Упираюсь рукой в дверь, она отворяется.

Рывок плечом – есть движение вперед.

Всё вращается вокруг меня, но я не сдаюсь – сейчас не время.

Выползаю в прихожую.

Дотягиваюсь рукой до дверцы обувного шкафчика, затем – до моего тайничка: маленькой коробки. И с хрипом, кривлянием, с брызгами слюны цепляю дрожащими пальцами мобильный телефон.

Вдавливаю клавишу «включить» и держу.

Только бы батарея была жива, от ее жизни сейчас зависит моя.

Телефон включается, издав приятнейший электронный писк.

Мне плохо. Меня мутит. Мне холодно.

Набираю номер.

– Станция скорой медицинской помощи. Слушаю.

– Я вскрыла вены… Онищенко… Олеся… Матвеевна… двадцать пять лет, – мямлю я в трубку. – Улица Полевая, восемись три, квартира семись восемь… шестой этаж… налево…

– Повторите, что случи…

Звук в телефоне пропадает.

– Алло, – хриплю я.

Но никто не отзывается.

Смотрю на дисплей – не горит. Снова жму кнопку, чтобы включить мобильник, но тот не издает никакой обнадеживающей реакции. Батарея сдохла окончательно. А значит, я следующая.

Мое тело превратится в термитник. И миллионы мерзких тварей вылезут из самого ада и поселятся в моем трупе, который будут изъедать, пока не превратят в обтянутый гнилью скелет.

Мне страшно.

Умирать – страшно.

Они ведь наверняка записывают все разговоры. Записывают ведь? Сейчас переслушают и приедут. Приедут ведь?

Меня сильно клонит ко сну. Будто я не спала неделю, только уснула и меня разбудили и посадили за штурвал падающего самолета.

Они не войдут сюда. Ведь моя дверь заперта. Сейчас я уверена в этом как никогда. Потому что всё еще перепроверяю это по несколько раз. И сегодня делала это как минимум дважды. Сейчас я об этом помню точно и не сомневаюсь, как обычно.

Врачи постучат в дверь, а я буду лежать прямо за ней на полу, наверное, уже без сознания и не смогу их впустить. Потому что в этот момент, скорее всего, уже буду пробираться по туннелю к свету. Если он существует.

Алиса уверена, что он есть. А я вот… немного верю, конечно, потому что… ну а как не верить, когда ты находишься при смерти? Больше ничего не остается. Одна лишь надежда.

Ненавижу надежду!

Нужно убить ее первой. И не рассчитывать на нее. Вообще ни на кого. Только на себя. И действовать.

Я снова делаю рывок. Непонятно, качнулась ли я? Еще рывок. Еще…

Вот – да! Движение.

Перекатываюсь. Дергаю плечом вперед. Еще.

Стукаюсь головой в дверь. Это финишная лента. Осталось только ее пересечь – дотянуться до замка.

Мои ноги не хотят меня слушать. Они одеревенели.

Я наползаю мокрыми руками на дверь, пытаюсь подтянуть вверх туловище, чтобы зацепиться за торчащий из замка ключ.

Шлеп! – ладонью по двери. Шлеп! – второй ладонью. Шлеп! – еще раз, выше.

Тянусь. Ну давай же…

Да! – я повисаю пальцами на ключе, но не вижу его, потому что не могу поднять голову.

Нужно провернуть его. Нужно еще приподняться. Нужно надавить.

Кажется, что-то двинулось. Или нет?

Мои руки немеют. Мое тело немеет.

Кажется, что-то хрустнуло. Или нет?

Я ничего не слышу, звуки становятся неразличимыми, будто я с головой в воде.

Прокрутила ли я ключ? Один раз или два?

Отперла ли я дверь? Или…

Всё, что плыло и кружило вокруг меня, утопает во всепоглощающей тьме.

Мое имя…

21

– В последний миг влетит в сознанье и вскрикнет мысль в который раз – как будет дальше там без вас.

Я слышу чей-то голос, но не узнаю его.

Это не Алиса. А кто?

Я даже не могу понять, мужской это голос или женский, взрослого или ребенка.

И я не вижу никого рядом. Хотя как будто и смотрю, и даже озираюсь. Вот только не двигаю ни головой, ни глазами – не чувствую их.

Я словно вишу в пустоте, не ощущая ни собственного тела, ни пространства вокруг.

– В общем, похвалить особо не за что, – вещает голос. – Разве что за намерение. За попытку.

Я боюсь как-то обозначить свое присутствие. Будто прячусь в темном шкафу. И в то же время уверена, что тот, кто сейчас говорит, говорит именно со мной.

– Четырехстопный ямб славный размер, богатый, разносортный. Но позволь подвергнуть твою поэму конструктивной критике. Некоторые слова в ней смотрятся слишком напыщенно и старомодно для произведения современного автора. А глагольные рифмы – просто жуть, одна за другой: «вошла-разнесла», «унялся-поднялся», «устал-доставал» и так далее. Никакой оригинальности, свежести, причудливости. Ты можешь возразить, что и классики этим не брезговали. Соглашусь. Пусть лучше такая рифма, чем никакой. Но и перегибать с этим не рекомендую.

– Кто здесь? – наконец осмеливаюсь сказать я. Только вот непонятно, произнесла ли я это вслух или всего лишь мысленно.

Но ответа на мой вопрос не следует.

Голос, игнорируя меня, продолжает:

– Потом: ты намешиваешь здесь пафосные слова с разговорными, официозные с устаревшими, и это постоянное раскачивание разрушает цельный характер поэмы и лишь выдает твою неопытность.

– Где я?