Читаем Снег полностью

– Кроме того, ты нагромождаешь больше двух согласных на стыках слов, что затрудняет крайне важное пропевание стихов при чтении. А еще ты злоупотребляешь краткими словами для соблюдения размера: «лишь», «он» и излишняя «и» в началах предложений. Они как сорняки, их надо выпалывать. Как и все эти раздражающие многоточия и восклицательные знаки. Лучше обозначать смысловые акценты описанием, а не неоправданной пунктуацией.

– Кто это?

– Олеся, а ты разве не знаешь ответ? – наконец отзывается голос, как бы нехотя отвлекаясь от своей речи. – Твой вопрос в текущем ситуативном контексте скорее удивителен, чем ожидаем. – И затем возвращается к прежней интонации: – Еще ты бесстыдно много используешь разговорное звучание слов: «значенье», «явленье», «молчанье». А какие у тебя проблемы с луной? Это что, поэма о луне или все-таки обо мне? Слово «луна» и его производные встречаются в стихах шесть раз. Шесть. Столько же, сколько и слово «смерть».

Я знала, пожалуй.

Очень иронично.

– Ты смерть, – говорю я. Без страха и сожаления. Без гнева и упрека. А просто констатируя факт.

– Мне нравятся любые упоминания обо мне в искусстве. И в живописи, и в скульптуре. Я читаю все книги, смотрю все фильмы, театральные постановки. И я есть почти в каждой достойной работе. Что же это за история, в которой никто не умирает? Темы смерти есть даже в музыке. Ты ведь любишь музыку. Ее прослушивание может сопровождаться трагическим восприятием мира. Построенные на минорном звучании похоронный марш, реквием или отпевание ознаменовывают смерть и вызывают палитру деструктивных эмоций. Я настолько непостижимое явление, занимающее умы и сердца людей, что определяю всю культуру человека: науку, религию, быт, искусство. Искусство компенсировало непостижимость смерти. Оно блокирует разрушительное чувствование конечности жизни, обреченности. Вся культура основана на осознании смертности. Первая естественная реакция на которое – это ужас. Именно для его снятия или хотя бы смягчения и развивалась культура. Древнейшие произведения искусства – наскальные рисунки – изображали меня в сюжетах битв, трагедий, в лежачих трупах, в горюющих людях. Для ослабления своего страха передо мной люди создали картины мироздания с богами, духами, загробным миром, которые стали мифами и религиями. Осознание смертности и вызываемый этим страх порождают общественный запрос на обсуждение этого явления в искусстве: что такое смерть? И неминуемо: возможно ли ее избежать?

– Я умерла? – спрашиваю я.

– А ты жила? – манерно замедляется голос. – В жизни человек постоянно, день за днем, встречается с ложью и из-за этого всегда сомневается, всегда находится в состоянии неуверенности, растерянности, но для него есть лишь одна очевидная правда – смерть. Искусство, опирающееся на тему смерти, основывается на конфликте и его преодолении как противостоянии ей, благодаря чему сами смерть, страх, противостояние, отчаяние, одиночество становятся основами сюжета. Источником творчества художника, писателя выступает бегство от реального мира в воображаемый, вымышленный, из-за чего и переживания смерти в ней становятся не конкретны, но вымещены, воплощаясь в нереальном, в которое автор бежит от смерти.

– А сейчас это происходит со мной в моем воображении или на самом деле? – с осторожностью произношу я.

– А ты находишь здесь противоречие? – откликается голос. – Раз уже ты пробовала себя в писательстве, в поэзии, то тебе может быть интересно, что в литературе меня особенно привлекают прилагательные. Какими только признаками меня не наделяют, «скоропостижная», «мученическая», «славная», «легкая», «заслуженная», а наиболее умиляет «нелепая». Просто восторг. Но больше всего я обожаю, когда авторы меня персонифицируют. Как ты. Мне нравятся образы, в которых меня воплощают. Древние люди не могли объяснить природу смерти, не понимали ее причин, поэтому и представляли меня как реальное существо, живое. Все эти скелеты с косой, в балахоне. Капюшон – совершенно чудесная находка. Эти символы, череп с костями, песочные часы, они обозначают умирание и главенство смерти над жизнью. Встречаются действительно интересные, эмоциональные произведения. Это восхитительно, когда тебя делают полноценным персонажем. И мужчиной, и женщиной, и таинственным бесполым существом. А еще мне порой дают имена, но, как правило, они основываются на тех, что уже существуют в мифах, религиях. Редко кто выдумывает абсолютно новое имя. Здорово, когда у тебя много имен, правда ведь, Олеся?

Мне кажется, будто я киваю, но это скорее похоже на некий направленный импульс о согласии, чем покачивание головой, которой у меня вроде как и нет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне