Снег в августе

Затем он рассказал о том, как рабби Лёв три дня молился и постился, чтобы очистить тело и душу. Затем в безлунную ночь в компании двоих помощников, молодых и невинных, он покинул пределы гетто через тайный ход. Майкл видел, что он нес с собой серебряную ложку. А еще он заметил, что под плащом рабби Лёва – только белые одежды. Все трое проследовали к берегу Влтавы. Истекая пóтом, они принялись молча лепить человеческое тело из чистого речного ила.

Затем Майкл увидел, как рабби Лёв достал из кармана кусок пергамента, на котором его рукой были написаны слова на иврите. Он не понимал этих слов. Клочок пергамента назывался шем, и в нем содержалось тайное имя Бога. Рабби всунул шем голему в рот, наклонился к его уху и прошептал тайную молитву. Над бровью голема он нацарапал кончиком резца слово, которое Майкл не сумел прочесть. Убрав шем изо рта голема, рабби Лёв встал со своими помощниками в хоровод, и они принялись кружиться туда-сюда, семь раз подряд произнеся тайное имя Бога. Но Майкл не понял ни слова.

Илистая масса стала краснеть, будто бы ее запекают, затем остыла под невесть откуда взявшимся ветром, и Голем[13] начал медленно подниматься с берега.

Живой.

– Голем – он был почти семи футов росту, а кожа его была цвета глины, – шептал рабби Хирш. – Он стоит голый на берегу, и один из помощников дает ему одежду. Они обнаружили, что он, Голем, не умеет говорить, но по его глазам и по тому, как он себя вел, стало ясно, что он все понимает.

– Он понимал идиш?

– Конечно. И иврит. И немецкий. И чешский, а может быть, даже и греческий. Он понимал то, что ему следовало понимать.

Шазам!

– Совсем как Капитан Марвел, – сказал Майкл.

– Как кто?

Майкл пришел в замешательство.

– Ну, этот, из комикса… – Он подался вперед. – А дальше?

– Что дальше?

– Что он сделал-то?

Теперь в замешательство пришел рабби Хирш.

– Все, что евреям было от него нужно, – сказал он.

И снова, откинувшись на стуле с полузакрытыми глазами, рабби Хирш перенес Майкла в Прагу, где ему предстояло стать свидетелем деяний Голема. Майкл видел, как тот пробирается сквозь ночь, чтобы спасти еврейскую девочку, которую пытаются окрестить против ее воли. Видел он и то, как Голем собрал стаю в миллион птиц, затмившую небеса и забросавшую пометом легионы брата Таддеуса. Он видел Голема на темном крыльце дома брата Таддеуса – как он залил цементный раствор в замочную скважину, отчего три дня и три ночи брат Таддеус не мог выйти из дома, и все это время его последователи не могли сделать евреям ничего дурного.

– А он умел становиться невидимым? – спросил Майкл, думая о Клоде Рейнсе в фильме «Человек-невидимка».

– Конечно. Если рабби Лёв говорил, что так надо.

Но Майкл убедился и в том, что порою Голем действовал без всяких приказов рабби Лёва. Этот созданный из глины солдат имел и собственные представления о том, как вести военные действия. Однажды невидимый Голем проник в дом брата Таддеуса; это было вечером, и тот предавался увеселениям с еще одним ненавистником евреев, приехавшим из Вены. Голем невидимым сделал и Майкла, чтобы взять его с собой туда, куда он направлялся, – на просторную кухню. Майкл видел, как он мочился в бутылки с вином и подменял подносы. И стал свидетелем суматохи, которая поднялась за обеденным столом, когда под крышками серебряных блюд брат Таддеус и гости обнаружили жареных дохлых крыс.

– Вот это да! – закричал Майкл, заливаясь смехом.

– Да, Голем – у него было чувство юмора, – сказал рабби с веселым видом. Голем обладал магической силой, объяснил он, но при этом не был богом; в каком-то смысле он был огромным мальчишкой.

Еще раз навестив брата Таддеуса в его доме, они увидели, как лысый монах показывает прекрасным дамам аристократического вида свою частную коллекцию картин. Они были в его огромной галерее, полной укромных уголков и всяких закоулков. Монах был в тот момент уже очень богат, поскольку ему давали деньги все, кто ненавидит евреев. Он носил лакированные кожаные сапоги, совсем как нацисты, и сапоги эти громко клацали, когда он проходил по залам. Брат Таддеус завернул за очередной угол в сопровождении шуршащей нарядами компании – надушенной герцогини и принцесс в шелках, а также их служанок. На ходу он без умолку рассказывал о том, какие великие шедевры здесь собраны, и какой у него хороший вкус, и как благотворно сказалось бы на искусствах полное истребление евреев.

Они остановились перед произведением, которое до этого не видел даже сам брат Таддеус: два гигантских терракотовых полушария, выступающие под идеально ровным углом из стены. Брат Таддеус начал распространяться о славных открытиях культуры этрусков в современной Италии, о тонкостях глазурования, обжига и старения керамики. Дамы подступили поближе, и одна из них невзначай ткнула пальчиком в одно из терракотовых полушарий.

Оно оказалось мягким!

– Ты понял? Она дотронулась до задницы Голема! – сказал рабби. – Он прорубил стену и высунул оттуда зад. А потом он им сделал это – как это сказать?

Он принялся листать словарь и нашел нужное слово.

– Зловоние! Он пустил в воздух зловоние!