Снег в августе

Доедая жаркое и вытирая тарелку хлебом, Майкл пытался представить себя в шкуре Робинсона. Он рассматривал собственную кожу, растягивал ее рукой, щипал большим и указательным пальцами. Кожа не была по-настоящему белой. Белой была бумага. А его кожа скорее розовая, чем белая. Летом она становилась красной, затем коричневела. На ней были морщинки более темного, красноватого цвета. Каково было бы смотреть на собственную кожу и видеть, что она черная? Ну, или не совсем черная. На самом деле – темно-коричневая. Каково это – просыпаться каждое чертово утро и видеть, что у тебя именно такая кожа, и понимать, что уже за одно это какой-нибудь шмук[18] будет на тебя смотреть сверху вниз? У тебя на весенних сборах показатель 0,519, а какой-нибудь жирный бизнесюк в костюме, Брэнч Рики или кто-то вроде, кому в жизни столько не набрать, решает за тебя, играть тебе в команде или нет? Как такое может быть? Майкл злился все больше, но вскоре успокоился. Если от этого зол даже я, а у меня кожа белая, ну, или розовая, то как же должен себя чувствовать Робинсон?

А затем он в своих мыслях превратился в Робинсона, он был на Кубе или в Панаме, обедал в одиночку в каком-то ресторане, полном девушек, одетых как Кармен Миранда, с голыми животами и упругими грудями и с бананами в волосах. Место обалденное, свечи там, скатерти, официанты – все как в фильмах о путешествии в Рио; и тут входят Дикси Уокер и Эдди Стэнки. А ресторан набит до отказа. За моим столиком, столиком Робинсона, еще три места. Я машу им рукой: эй, коллеги, идите сюда, садитесь. Но Уокер и Стэнки не сядут. Они лучше помрут от голода, чем сядут за один стол со мной. Точно так же англичане смотрят на ирландцев.

И Майкл снова пришел в ярость – уже как Робинсон. Ему стало очень горестно. Вот же придурки. Почему они не хотят со мной даже познакомиться? Может, научились бы чему-нибудь. Эй, я ведь учился в колледже, а они нет, почему бы им не узнать от меня что-то новое? Почему они ведут себя так, не зная ничего обо мне, кроме моего показателя и цвета моей кожи?

Идиоты.

Говнюки.

Он потратил час на домашние задания, быстро разобравшись с грамматикой и арифметикой и несколько задержавшись на вопросах к параграфу по истории. Там рассказывалось о героическом священнике-иезуите по имени Исаак Жог – индейцы откусили ему пальцы, и с тех пор он испытывал трудности во время мессы: нечем было брать причастный хлеб. Майкл подумал о том, как рассказать это рабби Хиршу, чтобы не рассмеяться. Эти гоим просто чокнутые, сказал он себе. Да, эти гоим определенно чокнулись.

Он некоторое время слушал музыку по радио. Когда дошло до «Не держи меня в загоне», он пожалел о том, что у них нет телефона, – тогда бы он позвонил рабби Хиршу и сказал ему, на какой волне передают песню. Но у рабби Хирша тоже не было телефона. Почти ни у кого не было. Ни у Сонни. Ни у Джимми. Телефон был в доме приходского священника в соборе Святого Сердца. Телефоны-автоматы стояли в лавке Словацки и в баре Кейсмента, что через улицу, но к ним всегда была очередь. Телефоны были и у копов. Любые, какие пожелают.

Он встал из-за кухонного стола, почистил зубы и отправился в свою комнату. Почитал комиксы и услышал, как мама пришла с работы. Она прошла через все комнаты и постучалась в его дверь.

– Ты в порядке, сынок? – спросила она.

– В полном, – сказал он. – Спокойной ночи, мамочка.

Он выключил свет и зарылся головой в подушку. Ему вспомнилось лучезарное лицо рабби, когда тот слушал Зигги Эльмана, и он попытался представить себе, что испытывал при этом рабби Хирш, но на этом его одолел сон.

16

К утру, похоже, вся округа знала о том, что Фрэнки Маккарти предъявлено обвинение в нападении на мистера Джи и его держат в тюрьме на Рэймонд-стрит в ожидании внесения залога в 250 долларов. Старухи шептались об этом в подъездах. Это звучало и у кассы в конфетной лавке Словацки. В курсе была даже Кейт Делвин, хотя в газетах об этой истории не было ни слова.

– Его должны бы засадить на много лет, – сказала она. – Но они, конечно же, этого не сделают.

Она рассказала Майклу, что означает выпустить под залог. Тому, кого посадили, нужно найти поручителя и внести десять процентов суммы залога наличными. Всю сумму платить не потребуется, и Фрэнки Маккарти выпустят на свободу до суда. А вот если он на суде не появится, то поручителю это обойдется в две с половиной тысячи.

– Этот идьет Маккарти, – сказала она, – не наскребет две с половиной сотни, так что ему придется подождать, пока его дружки столько наворуют.